— Простите за любопытство, а сколько вам лет?
— Сорок пять.
— Так что же вас удивляет?! Сорок пять!.. — вздохнул Денисов. — Какой прекрасный возраст… Молодость… Энергия… Здоровье… Да… — Он снова тяжело вздохнул. — А теперь, если позволите, я пойду. Сожалею, если не был вам полезен.
— Я вам признателен, Владимир Иванович. Беседа с вами, безусловно, облегчит нашу задачу.
Денисов церемонно откланялся и, стараясь не горбиться, прямой, молодцеватой походкой направился к выходу…
Соседи Кривулиной
В районное отделение милиции Куприянов был вызван телефонограммой. Прежде чем приступить к разговору, Мохов позвонил кому-то по телефону, назвал себя и произнес только одно слово: «Интересуюсь». Очевидно, там, на другом конце провода, знали, чем интересуется старший лейтенант милиции, — разговор был недолгий, две-три минуты, на протяжении которых Мохов не произнес ни одного слова. Слушая, он изредка кивал головой, наблюдая исподволь за сидящим у стола Куприяновым. Опытному Мохову нетрудно было заметить, что Куприянов нервничает. Узловатые подагрические пальцы его беспокойно шевелились, левая нога непрерывно подрагивала.
«Чем он так напуган?» — недоумевал Мохов, продолжая слушать незримого собеседника.
Не переставая подрыгивать ногой, Куприянов вынул из кармана сигарету, чиркнул спичкой и тут же наткнулся глазами на лаконичное предупреждение: «Не курить!» Дунув на спичку, он смял сигарету и сунул в карман.
— Все понятно. До завтра, — сказал Мохов собеседнику, положил трубку и обратился к Куприянову:
— Я вызвал вас в связи с убийством гражданки Кривулиной. Вы живете с ней в одной квартире?
— Да… в одной…
— Сколько времени прожили вы в одной квартире с Кривулиной?
— Семь лет.
— Можете вы обрисовать круг ее знакомств, ее образ жизни, с кем она постоянно общалась? Может быть, она упоминала в разговоре с вами о своих врагах, высказывала опасения за свою жизнь?
По мере того как Мохов задавал вопросы, лицо Куприянова теряло испуганно-напряженное выражение, бледно-голубые глаза смотрели спокойно, нога под столом перестала выбивать судорожную дробь. Отвечая на вопросы, он поглаживал широкой ладонью срезанный подбородок.
— Что я могу сказать, гражданин начальник? — Голос Куприянова оказался высоким, резким. Медленно и с трудом, точно пасту из засохшего тюбика, он выдавливал осторожные слова: — Лично мне покойница Зинаида Михеевна ни на кого не жаловалась… нет, не жаловалась… Насчет образа жизни… так ведь какой образ жизни у служащего! Утром к девяти на работу, а я вот, например, к восьми… Вечером придешь, пока то да сё — газетку пробежишь, телевизор посмотришь, с женой поговоришь, — уже и спать пора…
— Безрадостная картина получилась, товарищ Куприянов, — заметил Мохов. — Непонятно, кто же каждый вечер заполняет наши театры, концертные залы, стадионы, кинотеатры?..
— Бездельников хватает…
— Но неужели вы сами никогда не бываете в театре или в кино? — искренне удивился Мохов. — Когда вы в последний раз были в кино?
— В кино?.. Я?..
— Да. Когда вы были в кино?
Узловатые пальцы Куприянова снова зашевелились.
— Не помню… Может, год… а может, и больше. Мне запоминать ни к чему. — Он заговорил вдруг торопливо, без пауз. — Кривулина жила скромно, только вот разве недавно франтить стала. Вернулась из дома отдыха в июле — на ногах туфли импортные, кофта тоже заграничная.
— В каком доме отдыха она была?
— Где-то в Прибалтике, а где — не говорила. Я не спрашивал, она не говорила. Про врагов своих мне лично тоже не говорила. Гостей у нее не бывало. Пока муж не умер — приходили, а после — не замечал. Может, и были, а только я не замечал. Тут надо Скрипкину Антонину Ивановну спросить, у них комнаты рядом, а Скрипкина — пенсионерка, всегда дома. Может, она что и заметила, в смысле гостей…
— В дни, предшествовавшие убийству, вы не заметили какой-либо озабоченности, изменения в обычном повелении гражданки Кривулиной?
— Ничего не заметил. Утром, в день, когда это все случилось, мы как раз вместе из дому вышли. Зинаида Михеевна совсем веселая была, даже загадку мне смешную задала, вроде анекдота.
— А именно?
— Говорит: у американского радио спрашивают: «Какая разница между неграми и белыми медведями?» А американское радио отвечает: «Точно не знаем, но кого-то из них нельзя убивать».
Он хихикнул, выжидательно смотря на Мохова. Однако новых вопросов не последовало. Мохов сделал какую-то пометку в блокноте и встал.
— На этом, товарищ Куприянов, сегодня попрощаемся. Не исключено, что на днях мы вас еще побеспокоим.
— Ради бога, ради бога, чем могу — всегда пожалуйста. — Он направился к выходу и уже на пороге обернулся и скорбно покачал головой: — И откуда только берутся бандиты? Страшно из дому выйти. Год в кино не был, еще пять лет не пойду!
Он вышел, неслышно прикрыв за собою дверь. Мохов склонился над блокнотом, жирно подчеркнул занесенные на чистую страничку два слова: «Гражданин начальник» и поставил два больших вопросительных знака.
Скрипкина оказалась маленькой сухонькой старушкой, в коротком не по возрасту платье, с ярко накрашенными тонкими губами и в соломенной шляпке с голубым бантом.
— Я вызвал вас по делу об убийстве Кривулиной, — сказал Мохов.
— Я сразу догадалась, — самодовольно сказала Скрипкина.
— Почему вы так подумали?
— Ничего удивительного. За мною никаких нарушений нет, совесть моя чиста, значит вызывают в связи с этим жутким происшествием. С этим кошмарным убийством!
— Вы правы, за вами никаких нарушений нет. Хочу задать вам несколько вопросов. Скажите, Антонина Ивановна, в каких отношениях находилась Кривулина с вами и супругами Куприяновыми? Насколько мне известно, других жильцов в вашей квартире нет?
Быстрым движением Скрипкина поправила сбившуюся набок шляпку и вдруг затараторила, задребезжала, как старая таратайка по бездорожью:
— Между нами, женщинами, отношения были идеальные. Разумеется, случались мелкие недоразумения непринципиального характера, кратковременные эксцессы. Но, должна сказать правду, эти досадные скандалы возникали не чаще раза в месяц, на болезненной почве расчетов за электричество в местах общего пользования, за телефон и тому подобное.
Скрипкина умолкла, показывая всем своим видом, что с нетерпением ожидает новых вопросов. Ее обесцвеченные мелкие кудряшки выбились из-под шляпки, и маленькое круглое личико стало до смешного похоже на мордочку старой болонки.
— Вы сказали, Антонина Ивановна, что между женщинами отношения были идеальные. А каковы были взаимоотношения между Кривулиной и Куприяновым?
— Мне грустно вспоминать об этом, товарищ лейтенант. Скажу вам по секрету, что наш квартуполномоченный Григорий Матвеич Куприянов совершенно лишен соответствующего воспитания, его манеры ужасны. Не далее как две недели назад, сразу же после отъезда его супруги в отпуск, разразился эксцесс. Григорий Матвеич вел себя не по-советски. Конечно, если бы он знал, что я дома, он бы не позволил себе такое, но он был убежден, что меня нет… и Зиночка тоже так думала…
— А почему они думали, что вас нет дома?
— Утром Зиночка и Григорий Матвеич вместе уходили, мне это сразу показалось подозрительным, им же надо в разное время на работу. Я и сказала, что с семи вечера меня не будет: я сказала, что у меня есть билет в цирк. Они и поверили.
— Значит, на самом деле вы не собирались идти в цирк?
— Конечно, не собиралась. Что я там не видела? Коней? Клоунов? Я люблю серьезное искусство, уж если куда идти, так в оперетту.
— Для чего же вы сказали, что вас не будет дома?
— Я же объяснила, что его жена уехала в отпуск!
— Какое отношение имеет отъезд жены Куприянова к вашему… к вашей выдумке о цирке?