Наше дело в Марселе не удалось, да я еще в Ростове знал, что оно расклеится, но все-таки поехал потому, что у меня уже давно мысль уехать из России надолго, чтобы закалить себя к жизненной борьбе, а также научиться за границей, как нужно жить и работать. Я буду не один, со мной будет еще один пожилой поляк, не раз изъездивший свет, на год, на два жизни я обеспечен, так что бояться за меня нечего. Относительно моего плана я тебе писал. Вот уже два дня мы живем в Берлине, и я заканчиваю одно дело, сегодня вечером или завтра я уезжаю, куда — этого я тебе не скажу, так как не хочу, чтоб кто-нибудь знал, где и что я делаю».
Раз Достоевский, то никакой середины. Только до предела и наотмашь. Если бы при этом что-то у него получалось! Недавно хотел в Ростов, а уже рвется назад. Опять поиски неизвестно чего! Что потом? Уход на дно? Хорошо бы, это был не финал.
«Еще раз прошу Вас, чтобы Вы не беспокоились обо мне, — предупреждает он близких, — если не будете получать известий, то это будет означать, что я жив и здоров, если же со мной что-то случится, то вы будете это знать, вас об этом известят».
Что это безумие обозначало? Контрабанду? Шпионаж? Революционную деятельность? Трудно сказать. Пусть выясняют настоящие историки. Для меня важнее то, что сближало братьев. Тяга к чему-то большему. Стремление все разом решить. Неспособность различить желаемое и действительное.
Еще раз извините, что отвлекаюсь от главного. Уж такой мы народ. Не очень ценим последовательность. Не случайно в нашей любимой песне поется про два шага налево, шаг вперед и шаг назад... Впрочем, если вы не бросили чтение, то уже привыкли.
Прежде чем попрощаться с Михаилом, надо объяснить, почему он вспомнился. Хотелось сказать, что есть люди прямые и — кривые. Так вот, Иосиф был прямой. Все, что надо ему найти, он отыскал сразу. Михаил же искал — и запутался. Наверное, про себя завидовал: вот бы жить как брат! Если рисковать, то на глазах у всех.
Обратите внимание на проскользнувшее у Михаила: «.закалить себя к жизненной борьбе». Так мог бы сказать Иосиф! В юности он растирался снегом, поднимал тяжелый камень, спал на досках. Словом, готовился. Дальше, как мы помним, начались испытания. Не игра в войну, а сама война.
Как мы стали издателями
Вот сколько всего! Прежде всего, школа. Да и мастерская с фотоателье. Казалось бы, что еще? Успокойся и жди освобождения. Все бы так и происходило, если бы не Трумпельдор. Он же у нас неугомонный. Когда видит, что мы успокоились, сразу выдвигает новые идеи.
На сей раз он придумал такое, что дух захватывало. Все же газета — не фотоателье. В сравнении с ней даже театр кажется чем-то второстепенным.
С чем бы это сравнить? Только он сказал: «Почему бы нам не стать издателями?» — и мы полетели. Стали сочинять рубрики и писать статьи.
Не первый раз вывожу слово «свобода» — а ведь это лагерь. Представьте, мы ничего не боялись. Или почти ничего. Если что, нас защитит язык, которого тут не понимают. Да и Иосиф рядом. Уже упоминалось, что, когда ему что-то надо, японцы кланяются и прижимают руку к груди.
Говорят, эта война бесславная. Действительно, флот погиб, армия попала в плен. Формально успехов никаких. Зато есть кое-какие открытия. Например, стала ясна разница между армейским командованием и народным героем. Между тем, кто вменен в обязанность, и тем, кого выбрал ты сам.
Даже японцы с этим согласились. Почему? Читайте их сказки и все поймете. В них побеждают не богатеи и хозяева жизни, а такие, как мой друг. Чтобы все получилось, особые права не нужны. Да и устроиться можно всюду. Хоть на кончике иглы.
Кстати, наше пространство в Хамадере не намного больше кончика иглы, а что тут только не разместилось! К сапожной мастерской, фотоателье и театру прибавилось вышеупомянутое издание.
Сперва это была доска с приколотыми листочками.
Вообразите день выхода номера. Во дворе — толпа. Первые ряды читают сами, а остальные довольствуются пересказом. Могли бы подождать своей очереди, но им хочется поскорей. Вдруг о них написано в рубрике «Говорят.», а они об этом не знают.
Я еще упомяну этот раздел, а пока скажу в общем. Тут были тексты на любой вкус. Для беглого взгляда — заметки, для внимательного — статьи. Наш основной автор — а это, как вы догадываетесь, был Иосиф — отчитывал неумелых и поощрял лучших. Когда я думаю о газете, то представляю его решительный жест.
Доска — не лучшее пристанище для мыслей и недоумений. К тому же, как говорилось, мы были из породы неуспевающих. Услышим что-то, поймем не так и пустим гулять по лагерю. Когда мысль вернется к автору, он ее не узнает. Совсем иное, если газета вышла из типографии. Разложишь на столе — и точно ничего не упустишь. Прочитаешь медленно и до конца.