«Дорогому сослуживцу и однополчанину Иосифу Владимировичу г-ну Трумпельдору. По случаю Вашего отъезда спешу засвидетельствовать свою признательность и благодарность. Вы как герой нашего полка и борец за еврейство оставили во мне самую наилучшую память о себе, которая не изгладится до конца моей жизни. Благодарю еще раз за наставления, которые неоднократно Вы давали мне. Вас любящий друг. Соломон. ».
Да и в следующем письме есть ключевое слово — «удар». Казалось бы, конец плену, но автор не рад. Скорей, озабочен. Хорошо, что скоро на родину, но больно велика цена.
Сможет ли он пережить разлуку? Да, именно так. Немолодой человек, весь в орденах и медалях, а ведет себя как ребенок. Больше всего боится остаться одни.
«Милостивый государь г-н Трумпельдор! Благодарю Вас за Ваше благодеяние и труды, за которые Вы вполне заслужили. Но Ваш отъезд для меня неожиданный удар. Но надеюсь, что Вы не забудете про нас. Но вместе с тем желаю Вам счастливого пути и доброго здоровья. Ваш преданный ученик Бенцион Иосиф Грузмарк».
Кстати, письмам без ошибок я предпочитаю письма с ошибками. Ведь неправильность дает интонацию. Возникает ощущение, что ты с автором знаком. Что это от него слышал: «Благодару я Вам» и «второпях неудачно было писать».
Норма принадлежит всем, а ошибка тому, кто ее допустил. Вот этому самому Давиду Яковлевичу. Видно, годы его не изменили. Как он говорил у себя в Лодзи, так и теперь верен себе.
«Многоуважаемому Иосифу Владимировичу г-ну Трумпельдору! В кратких словах хочу высказать мою благодарность, которая давно у меня лежит на сердце. Жалко нам, что Вы так скоро от нас уезжаете, но вместе с тем мы радуемся, что Вы имеете это счастье вырваться из этого тюремного замка и жить вместе со свободным народом. Я уверен, что Вы нас не забудете, но, вместе с тем, нам жалко. Благодару я Вам господин Трумпельдор ко мне, а также ко всем за Ваши труды и старания. Желаю Вам счастливу пути и приехать в полном здоровье домой, и примите, пожалуйста, от нас на память наши фотографические карты. . Извините за мое . письмо, так что второпях неудачно было писать. Я Ваш ученик Давид Яковлевич Цалецкий, гор. Лодзь».
Случаются такие письма, в которых каждое слово наособицу. Да еще между ними — непростые отношения. Обычно фраза образует ряд, а тут выходит узор.
«Письмо многоуважаемому Иосифу Владимировичу, то есть не Иосифу Владимировичу, а любимому брату, о боже мой, что у меня на сердце, дорогой Иосиф Владимирович к Вам, я даже не могу выразить своих чувств. Здравствуйте, дорогой и незабвенный Иосиф Владимирович. Посылаю Вам свое нижайшее почтение и с чувством из глубин моего сердца; низкий и почтительный поклон.».
В этом письме мне особенно нравится: то есть. а. о. даже. Все это не ради уточнения, а для чего-то большего. Может, для того же, для чего узор? Слова стоят в таком порядке, что невольно залюбуешься.
Кое-кто утверждал, что Иосиф сочувствует только своим. Так вот это пишет Назар Тимофеевич Лапшин. Можно ли найти большего русского? Не только по рождению, но и по тому, как смачно он разговаривает.
Проживает Лапшин в Лебедяни Тамбовской губернии или, как он сам написал, в «Тамбове». Да, именно так. Масштаб губернского центра подчеркнут кавычками. Мол, знаете нашу дыру? Отсюда ближайший город видится важной цитатой.
Лебедянь запечатлел лапшинский земляк Евгений Иванович Замятин. Практически все местные чудаки перебывали на его страницах. Только Назара Тимофеевича тут нет. Что ж, сейчас мы это исправим. Процитируем писателя, а затем присовокупим автора письма.
«Я до сих пор помню неповторимых чудаков, которые выросли из этого чернозема: полковника, кулинарного Рафаэля, который собственноручно стряпал гениальные кушанья; священника, который писал трактат о домашнем быте дьяволов; почтмейстера, который обучал всех языку эсперанто и был уверен, что на Венере — жители Венеры — тоже говорят на эсперанто.»
В такой компании Назар Тимофеевич выглядит как влитой. Это в столицах чудаки редки, а тут других не встретишь. Если появится нормальный, на него смотрят косо. Ждут, когда он что-нибудь эдакое учудит.
А что за финал в письме! Вроде как еще одна фигура танца. «Затем до свидания, дорогой Иосиф Владимирович, — пишет Лапшин, — остаюсь жив и здоров и того
и Вам желаю от Бога». Какого именно бога, не сказано. Может, и лучше, что их несколько? Когда чего-то не сделает русский, на подмогу придет еврейский.
Примите, дорогой Назар Тимофеевич, запоздалое «спасибо». Мало кто умеет так, как вы. С такими талантами можно было стать писателем, но не привелось. Жизнь пошла в другую сторону. Обязанностей всегда хватало, а тут война. Тот, кому довелось увидеть море крови, скорее предпочтет молчание.