Не насытились? Тогда это письмо. «Многоуважаемый дорогой сослуживец и товарищ плена г-н Иосиф Трумпельдор. Наконец желанный час ударил для Вас! И в коротком будущем с помощью Бога радостно станет на родной земле. Но каково нам? Ведь мы теряем из нашего круга гордость нашу. Да, жаль проститься, но доброжелания побеждают жаль. Поэтому примите мои искренние пожелания на добрую и счастливую дорогу. Прошу Вас не поминать лихом, и, что было между нами, пусть будет забыто навсегда, а вместо того в сердцах наших вкоренится до-брожелание».
Как это легло мне на сердце! Особенно два слова — «доброжелание» и «жаль». Уже тогда они прочитывались как привет от Хераскова и Сумарокова. Кстати, лапшинское «о» тоже пришло из эпохи, когда к грамматике относились без пиетета. Куда важнее считалось богатство чувств.
Еще примеры? «Пусть же разгорается пламя в Вашей душе. Знайте, что это пламя теперь необходимо по меньшей мере не только Вашей, но и моей душе. До свидания, славный мой друг, добрый товарищ. До встречи буду искать Ваш образ, при встрече. нет, я не знаю, что будет при встрече, но если бы Вы знали, с каким нетерпением буду ждать ее. До свидания, до скорого свидания, товарищ». Подписано: «Пламенеющий друг Ваш».
Как видите, война не на всех действовала одинаково. Оставались люди взволнованные. Даже пламенеющие. Порой они говорили такое, что не всякая барышня скажет вслух.
Впрочем, мужские компании переменчивы. Если что не по тебе — пошлешь по матушке и по батюшке. Потом опять — «О!», «доброжелание», «славный мой друг». Слова вроде туманные, а ощущения конкретные. Мы тут для того, — вот что слышится, — чтобы защитить честь. Свою. Армии. Страны.
Я читаю письма и, кажется, вижу всех. Вот они, наши однополчане. Прошедшие войну и плен. Потерявшие многих товарищей, но выжившие. Сейчас они провожают Иосифа. Сквозь шум слышно его тихое: «Спасибо». Сказал, потом повторил. Сперва это означало: «Прощайте, дорогие!», а затем: «Ах, если бы собраться еще раз!»
Иосиф едет в Россию
Поезд едет в глубь России. На многие версты поля. Мы разглядываем их, а они нас. Извините, дорогие пейзажи, за то, что нас стало меньше. Зато мы — те, кто жив, и те, кто погиб, — сделали, что могли. Что касается сдачи крепости, то это от нас не зависело.
Из поезда путь в Порт-Артур прочитывался справа налево, а обратно — слева направо. Первый раз — по-русски, а второй — по-еврейски. Впрочем, смысл не изменился. За нашими плечами война и плен, а дорога та же. Когда поля — то сплошной белый, если деревни — немного коричневого.
Наглядимся на давно не виденную нами страну — и опять спорим. Почему проиграли? Была ли возможность наступать? Больше всего доставалось нашим командирам. Как уже сказано, они вернулись в Россию, так что им, как видно, икалось.
Пока действовал запал Хамадеры и мы говорили свободно. Да не только говорили, но показывали. Так сделаем физиономией, руками и ногами, что сразу ясно: да, вот этот. Нос вверх. Или вниз. Усы двумя крючками. Или узкой полоской.
Словом, не повезло нам с начальством. Если бы все эти должности можно было бы передать Иосифу, то мы бы наверняка победили.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, как вдруг поезд остановился. Дверь открылась, и вошел один из только что обсуждавшихся генералов. Он словно говорит: вот и я! К тем историям, что вы привезете с войны, можете прибавить еще одну.
Почему генерал решил напомнить о себе? Причин, по крайней мере, две. Хотелось спросить: «Очень ли вы без меня соскучились?» Еще — пришло время вернуть долги. Война закончилась так быстро, что не все получили награды.
Уж как солдаты любят присочинить, а такое не приходило в голову. Чтобы на столь высоком уровне, да еще прямо в пути! Жаль, не подготовились! Не почистили одежду и не навесили ордена.
Словом, порадовало начальство инвалидов. Это тебе, контуженный. А это — безногому. Иосиф получил Георгия и произнес короткую речь. Сперва сказал, что полагается, а затем прибавил от себя.
Генерал уже не улыбался, а смотрел в окно. Тут мой друг разошелся не на шутку. «Ах, если бы нам позволили довоевать! — говорил он. — Поверьте, мы бы не пожалели сил».
Присутствующие всячески показывали, что согласны. У кого сохранилась правая, высоко тянули ее вверх. Если есть левая, поднимали эту руку. Когда нельзя было сделать ни того, ни другого, улыбались во весь рот.
Наверное, генерала удивила готовность этих несчастных к новым сражениям, но он промолчал. Да и что сказать? В скором времени вряд ли будет война. Если же это случится, то обойдутся без инвалидов. Все, что возможно, они проиграли.