— Теперь понятно, — сказал я. — Как и весь народ, отныне и я обязуюсь взирать на вас и радоваться явной упитанности.
— То-то же! Ну и как тебе всё это? — Он обвел двор широким жестом. — Всюду машины, гаражи, настроили каких-то домов, так что погулять негде. Бардак!
— Вы думаете? — рассеянно сказал я. — Да, конечно, скверик жаль. Да и вообще, озеленение оскудело. Люди строят дома, вырубают деревья и кусты, заливают асфальтом траву — словом, пытаясь улучшить свою жизнь, они её у себя отнимают. Ведь природа — это жизнь, а бетон и асфальт — мертвый камень.
— А я тебе о чем говорю! Жаль, что ты на кофе подсел, а то мы бы с тобой развили тему. Ладно, пойду, поищу кого-нибудь на перспективу, раз ты пасуешь. Не останавливаться же на достигнутом. Минут через шестьдесят душа востребует продолжения. А одному как-то нехорошо, некультурно. Надо же соблюдать правила приличия! Здесь вам не там! — Встал и ушел. Видимо, я невольно опечалил хорошего человека.
Из-за угла дома выехал оранжевый автомобиль и остановился напротив нашего подъезда. В его округлых линиях угадывался дизайн довольно популярного автомобиля прошлого века «Фольсваген-Жук». А, понял! Это новый «Жук», стилизованный под старый — тенденция ретро. Открылась дверца и выпустила наружу загорелую девушку в белой юбке и оранжевой майке.
— Добрый день, — вежливо поприветствовала она меня.
— Здравствуйте, — ответил я. — Простите, а мы разве знакомы?
— Так вы же дядь Юр из седьмой квартиры? А я Марина из десятой.
— Ах, Мариночка! — воскликнул я. — Какая же ты стала взрослая! Не узнать. Слушай, но я же совсем недавно разговаривал вот тут с твоим папой, а ты сидела в коляске, маленькая, розовенькая, в белом платочке и в огромных солнцезащитных очках — такая потешная…
— Ну вы даёте! С тех пор семнадцать лет прошло. Целая жизнь! А вы говорите «недавно»!
— Мне на самом деле кажется, будто это было вчера. Ну и как ты жила все эти годы?
— Как? Обычно. Школу закончила, в универ поступила, парикмахером с выездом на дом работаю. У меня международный диплом. Вот машину уже купила. Теперь на квартиру деньги собираю.
— Как много ты успела. За такое малое время…
— Ничего себе малое! Нет, ну, конечно, если за квасом ходить полдня, — с усмешкой показала она на забытую мною банку, — то и век покажется минутой. Но если шевелить конечностями, то можно многое успеть.
— Ради чего! Скажи, неужели тебя в твоем возрасте не интересует вопрос о смысле жизни? Помнится, он мне спать не давал.
— А я этот вопрос для себя уже решила. Будут деньги — будет жизнь!
— Но это опасное заблуждение! Деньги не дадут тебе ни дружбы, ни любви, ни мира в душе, ни радости в сердце.
— Ой, дядь Юр, простите, спешу. Мне еще переодеться и в Жуковку ехать к очень строгой клиентке. А это триста баксов, как-никак!
— О, бедное, заблудшее дитя! На что тратишь ты лучшие годы жизни!
— Да бросьте! — Махнула она ухоженной рукой в кольцах. — Ну ладно, давайте я как-нибудь заскочу к вам, и вы мне расскажете про смысл жизни. Замутим крутейший диспут часика на два. А сейчас бегу! — И вспорхнула по лестнице в подъезд.
Меня окликнули по имени. Я оглянулся и увидел, как с балкона моя жена пальцем показывает в сторону бочки с квасом и тем же пальцем грозит мне. «Ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно». Кивнув головой в бандане, я встал и направился в указанном свыше направлении. Бандану эту маскировочной расцветки под лесной пейзаж подарил мне один военный. Он утверждал, что она «счастливая», потому что с банданой на голове участвовал в боевых действиях и даже легкого ранения не получил — ни в голову, никуда. Не знаю как он, а я в этом головном уборе напоминал самому себе пирата, позарившегося не на сундук с золотом, а на косынку школьной уборщицы тёти Зины.
Два года писал я книгу. В течение этих долгих месяцев, трижды ставил точку и облегченно вздыхал: всё, конец! Но к вечеру следующего дня, когда я садился за стол, открывал деловой блокнот и вспоминал, кому задолжал встречи, письма, деньги, любовь и сочувствие… Да, уже к вечеру следующего дня снова и снова открывалась потайная дверь и впускала меня в бесконечные лабиринты иной реальности, откуда исходили живые образы, глубокие мысли, диалоги мудрецов о высоком — и снова брался за перо, и едва успевал записывать то, что не имел права забыть и рассеять в суете, но непременно оставить на бумаге и передать другим. Эти длинные месяцы, каждый день, без выходных и отпусков, я выполнял функции секретаря начальника, то есть бессловесного исполнителя Подателя высшей воли, у которого не принято спрашивать, чего он хочет и что будет дальше, — знай, записывай, аккуратно и молча.