— Это мне больше по душе, чем панихида, — сказал Бенжамен, и продолжал: — «Я не буду напоминать вам об его добродетелях».
— Скажи лучше «достоинствах», это не так напыщенно.
— «Ни об его талантах, вы все сами имели возможность оценить их».
— Особенно Артус, у которого я в прошлом году выиграл на биллиарде сорок пять бутылок вина.
— «Я не буду упоминать о том, каким он был отцом, ибо его скорбь о любимой дочери сразила его насмерть».
— Увы! Если бы это было правдою, — ответил господин Менкси, — но нельзя скрыть того, что я слишком мало любил свою дочь. Я поступал по отношению к ней, как отвратительный эгоист. Она любила дворянина, а я не хотел, чтобы он стал ее мужем, потому что не любил дворян; она не любила Бенжамена, а я хотел, чтобы она вышла за него замуж, потому что он нравился мне. Но я уповаю, что бог простит меня. Мы не вольны в своих страстях, и страсти всегда господствуют над нашим рассудком, и мы обречены повиноваться тем инстинктам, которыми бог одарил нас, как утка повинуется инстинкту, который влечет ее к воде.
— «Он был хорошим сыном», — продолжал мой дядя.
— Кто сказал тебе это? — ответил господин Менкси. — Вот как сочиняются надгробные речи. Аллеи гробниц и кипарисов на наших кладбищах — это газетные страницы, полные лжи и обмана. В действительности я не знал ни матери, ни отца, право, я не знаю, родился ли я от связи женщины с мужчиной; тем не менее я никогда не жаловался на свою заброшенность; она мне не препятствовала сделать моей карьеры, а имей я семью — это, может быть, помешало бы мне достичь того, чего я достиг сейчас; семья всегда стесняет, во всем вам препятствует, требует, чтобы вы исповедовали ее убеждения; вы не должны следовать своему призванию, и часто на пути, на который она вас направила, вы с первых же шагов чувствуете себя увязшим.
— «Он был добрым мужем», — сказал дядя.
— В этом я не убежден. Я женился не по любви и никогда особенно не любил своей жены, но позволял ей удовлетворять все свои капризы. Если ей хотелось иметь платье, — она покупала его, если ей не нравился какой-нибудь слуга, она увольняла его. Если это значит быть примерным мужем, тем лучше, но я скоро узнаю, что по этому поводу думает бог.
— «Он был хорошим гражданином, — продолжал дядя, — вы наблюдали, с каким рвением он распространял среди народа идеи реформы и свободы».
— Ты смело можешь теперь говорить об этом, на меня это не может навлечь уже больше никаких неприятностей.
— «Я не буду говорить о том, что он был хорошим другом»…
— Что же ты в таком случае скажешь? — спросил господин Менкси.
— Будьте терпеливы, — ответил Бенжамен. — «Благодаря своему уму, он снискал благосклонность фортуны».
— Нет, это не совсем точно, не только благодаря моему уму, хотя я и не уступал в этом другим, но я использовал людское легковерие, а для этого надо больше смелости, чем ума.
— «И его богатства всегда были к услугам нуждающихся»..
Господин Менкси утвердительно кивнул головой.
— «Он жил, как мудрец наслаждаясь жизнью и умея заставлять наслаждаться ею других, и умер, окруженный друзьями. Прохожий, брось цветок на его могилу!»
— Твоя речь не плоха, — сказал господин Менкси. — Теперь, друзья, выпьем прощальный кубок, и пожелайте мне счастливого пути.
Он приказал сержанту отнести его в постель. Дядя хотел проводить его, но он воспротивился и потребовал, чтобы все оставались за столом, до утра. Через час он позвал Бенжамена. Последний поспешил к его изголовью. Господин Менкси успел только пожать ему руку и испустил дух.
На следующее утро, сопровождаемый друзьями и множеством крестьян, гроб господина Менкси был вынесен из дому. У ворот шествие остановил кюре, приказав следовать с покойником на приходское кладбище.
— Господин Менкси, — сказал дядя, — желал, чтобы его похоронили не на кладбище, а на лугу, и никто не имеет права помешать этому.
Кюре ответил, что прах христианина должен покоиться только в освященном месте.
— Разве та земля, в которую мы хотим опустить его тело, не так же освящена, как и ваша земля? Разве на нашей земле не цветут и не растут те же цветы и травы, что и на приходском кладбище?
— Значит, вы желаете, чтобы ваш друг был осужден на вечные муки?
— Простите, — сказал дядя, — господин Менкси уже со вчерашнего дня предстал перед божьим судом, и если только дело не отложили на неделю, приговор ему уже произнесен, если он осужден, то не ваш похоронный обряд отменит этот приговор, если оправдан, то обряд ему больше не нужен.
Назвав Бенжамена нечестивцем, кюре приказал крестьянам разойтись, те повиновались, и даже носильщики хотели последовать общему примеру, но дядя, обнажив шпагу, сказал:
— Носильщикам было уплачено за то, чтобы они доставили прах к месту последнего упокоения. Они обязаны отработать эти деньги. Если они будут добросовестны, то я прибавлю им еще по экю, если же откажутся, то пущу в ход шпату.
Носильщики, испугавшиеся угрозы Бенжамена еще больше, чем угроз кюре, пустились в путь, и тело господина Менкси было предано земле с соблюдением всех формальностей, какие он сам предписал Бенжамену.
Вернувшись с похорон, дядя вступил во владение состоянием, приносившим около десяти тысяч франков дохода.