— Как только тебе закроют кредит, приходи ко мне за деньгами, хоть я толком и не знаю, должен я тебе или ист. По рукам?
— Но неужели вы никогда не думали о том, что меня следует как-то вознаградить за мою самоотверженность?
— Самоотверженность? Ха-ха-ха! Не смеши меня, Висенте, — с деланной весёлостью прервал его дон Хенаро.
— Да, это была самоотверженность, — настаивал дядя. — Вы не раз заставляли меня рисковать. Я, может быть, дурак, но не настолько, чтобы не понять ваших махинаций.
— А разве ты ничего не выгадывал на них? — спросил дон Хенаро.
— И это говорите мне вы!
— А кому же ты обязан всем, что ты есть и что у тебя есть? Разве не я пригрел тебя, глупец, когда ты приехал на остров, даже не зная, куда податься? Разве не ты обещал целиком и полностью довериться моему руководству, неблагодарный? Кто подыскал тебе должность, которая до сих пор давала хорошее жалованье… и кое-что ещё, бездельник? Ну, кто?
— Всё это я понимаю и за всё признателен вам, но сейчас я хочу получить то, что мне причитается, и… будем квиты.
— Да бывал ли на свете пустомеля наглее! — закричал дон Хенаро, яростно топнув ногой.
Дядя спокойно изрёк:
— Я прошу только то, что мне причитается, и шуметь тут нечего — деньги мои.
— Послушай. Висенте, оставим это, — воскликнул дон Хенаро, бледнея от бешенства. — Если я что тебе должен, требуй через суд. А теперь убирайся.
Дядя не соизволил даже пошевельнуться.
— Чего же ты ждёшь?
— Денег! — ответил дядя таким тоном, что у дона Хенаро помутилось в глазах от злобы.
— Уйдёшь ты или нет? — заорал он, хватая стул и грозя раскроить дяде череп.
Однако дядя не дрогнул и лишь приговаривал:
— Ну, ударь, дружище, ударь, попробуй…
— Ладно, — заключил дон Хенаро, ставя стул на место. — Закончим миром наше веселье. Будь добр, Висенте, выйди из комнаты.
На этот раз дядя встал, направился к двери, но на пороге обернулся и спросил:
— Значит, полюбовно дело не уладить?
— Мне улаживать нечего. Если я тебе должен, ты знаешь, куда обратиться, понятно? Кто уверен в своих правах, тот сумеет отстоять их перед судом. Страна мошенников!
— Ну, хорошо, однако вам не поздоровится!
— Дружище, не смеши меня! — процедил дон Хенаро, почти не разжимая губ, на которых теперь не играла усмешка, а скорее кипела разлившаяся желчь.
— Итак, до скорого свидания, превосходительный и сиятельный сеньор дон Хенаро де лос Деес.
— Провались ты в тартарары!
— Спасибо.
— Неблагодарный!
— Жулик!
— Дубина!
— Каналья!
С этими любезностями расстались в тот вечер два старых приятеля.
XXIII. Дон Хенаро капитулирует
Рассвет следующего дня мы встретили в тюремной камере.
Почему? Сие нам было неизвестно. Непредвиденные события, разыгравшиеся ночью, повергли нас в состояние полной подавленности.
Однако наша взбудораженная память с неукоснительной точностью воспроизводила все подробности происшедшего. Началось с того, что в полночь нас разбудил громкий стук: кто-то колотил в дверь нашего жилища толстой палкой.
К нам в каморку вломились три человека. Один из них отрекомендовался надзирателем городской тюрьмы и объявил, что намерен отвести нас туда и посадить в камеру. Второй держал в руках палку с острым железным наконечником и большой фонарь, свет которого ударил нам в лицо и ослепил нас на некоторое время. Третий принялся обыскивать комнату и подгонять нас, требуя, чтобы мы оделись как можно скорее. Мы с дядей были настолько ошеломлены, что повиновались без малейшего возражения. Когда мы спускались вниз, в свете фонаря, на мгновение рассеявшем мрак, нам почудилось, что между лестничными балясинами мы видим фигуру дона Хенаро и что он пытается спрятаться в тёмном углу. Однако мы так никогда достоверно и не узнали, был ли это действительно он.
Нас втолкнули в наёмную карету, и в течение четверти часа мы слышали только однообразный стук колёс нашего экипажа по булыжнику пустынных и мрачных улиц. Наконец он остановился перед огромным зданием, куда нас и заставили войти. Четыре массивных железных двери, заскрежетав ржавыми петлями, поочерёдно затворились за памп. Мы пересекли просторный квадратный двор. В конце его лунный свет нарисовал на земле два больших ярких треугольника. Мы прошли мимо камер с крепкими решётками, за которыми время от времени мелькали измождённые бледные лица. При свете фонаря, который держал в руке наш проводник, глаза узников как-то странно блестели. Нас остановили у дверей узкой камеры. Оттуда пахнуло сыростью, словно из затхлого подземелья, куда долгое время не проникали ни солнце, ни свежий воздух.