— Виктор! — позвал граф.
Явился кучер.
— Спроси у того, кто меня дожидается, что ему нужно.
Виктор пересёк дворик и направился в прихожую. Вернувшись в столовую, он доложил:
— Пришли из канцелярии.
— Нет, моё терпение скоро лопнет! Когда же наконец поумнеет этот болван привратник! Не знаю, как ему ещё объяснять! Беги скорее и скажи тому, кто пришёл, пусть войдёт.
Виктор выполнил поручение и возвратился в столовую в сопровождении какого-то несчастного письмоводителя.
Графа это несколько удивило.
— А я думал, что пришёл сам дон Матео.
— Нет, сеньор, — ответил смущённый канцелярист. — Он никак не мог прийти и поэтому послал меня.
— Ну, ничего, садитесь, — сказал граф, указывая гостю на стул.
Бедняк, донельзя растерянный, спотыкаясь, добрался до ближайшего стула и сел. Затем он положил под сиденье кипу бумаг, которую принёс под мышкой, потушил сигару о подошву ботинка и бережно засунул окурок за подкладку шляпы.
Сидеть в такой просторной и чистой комнате, перед самим сеньором графом, столь выхоленным, надменным и представительным, было для бедного письмоводителя настоящей пыткой, которая становилась ещё невыносимей, когда несчастный смотрел на свою заношенную, перепачканную одежду и рваную, покрытую грязью обувь. Бедняга не осмеливался поднять глаз, чувствовал себя униженным и словно скованным цепями и то поднимал воротник сюртука, чтобы прикрыть давно не мытую шею, то расчёсывал длинными грязными ногтями нестриженую бороду, то заталкивал в рукава засаленные манжеты рубашки, на которой не хватало пуговиц. Ему захотелось плюнуть, но, взглянув на чистые блестящие плиты пола, он только проглотил слюну.
Тем временем дон Ковео в полном молчании свирепо расправлялся с завтраком. Шум, который производил граф, кусая подрумяненные хлебцы, звон бутылки о бокал и аппетитные запахи, исходившие от пищи, — всё это доставляло канцеляристу неописуемые страдания.
Он боялся, как бы властный инстинкт голодного человека не лишил его на миг рассудка и обычной выдержки: ему так хотелось схватить какое-нибудь блюдо, убежать с ним в угол и разом проглотить всё содержимое.
В эту минуту граф весело осведомился:
— Не составите ли мне компанию?
— Нет, нет, благодарю, — упавшим голосом отозвался бедняк. И он растянул в улыбку бледные губы, обнажив три одиноких чёрных зуба.
Нищета несчастного канцеляриста чувствовалась во всём.
Граф кончил завтракать и в ожидании кофе ковырял зубочисткой в зубах, рассеянно покачивая тарелочку округлыми, залитыми сиропом помадками.
— Ну и жара! — воскликнул он.
— Да, сеньор, сегодня очень жарко, — поддакнул письмоводитель.
Сеньор граф утирал пот, обильно струившийся по лицу и лысине, — следствие усиленной работы здорового и сильного организма.
— Вы, кажется, симпатичный малый, — сказал вдруг граф, одаривая подчинённого разнеженным от выпитого вина взглядом.
Канцелярист грустно улыбнулся.
— Как вас зовут? — продолжал граф. — По-моему, я вас где-то видел, но вот не припоминаю…
— Да, сеньор граф, вы правы. Я очень дружил с вашим племянником. Я часто давал ему книги и советовал учиться: у него была светлая голова. Тогда вы жили в «Льве Нации» вместе с сеньором капелланом Пересом…
У графа зарделись уши, и он уже готов был переменить разговор, но в это время на стол поставили ароматный кофе. Собрав всё своё мужество, канцелярист вдохнул душистый дымок, поднимавшийся из тонкой прозрачной фарфоровой чашки, и дал себе слово не отказываться от кофе, если граф предложит ему чашечку. Но дон Ковео был занят тем, что вглядывался во вкусную чёрную жидкость, на поверхности которой, словно в тёмном зеркале, он, казалось, видел потолочные балки мансарды; поэтому он не заметил, как жадно смотрит гость на кофе, и даже не предложил ему одну из сигар, целую коробку которых Виктор подал хозяину на серебряном подносе.
Граф приказал слуге снять скатерть и принести чернила и перья. Затем он принялся одну за другой подмахивать бумаги, доставленные из канцелярии.
— Ох, — простонал, словно почувствовав внезапную боль, дон Ковео и, поставив подпись на последнем документе, добавил: — Слава богу, кончил!
Не успел канцелярист выйти, унося с собой кипу подписанных бумаг, как в дверях столовой опять появился привратник и, с трудом сдерживая мальчишескую радость при мысли о том, что он удостоился чести служить столь знаменитому, богатому и учёному человеку, как сеньор граф, в ком постоянно кто-либо нуждается, объявил: