Пока ехавшие в коляске были заняты столь несхожими размышлениями, на другом конце города дон Тибурсио и Клотильда, захлёбываясь от восторга, нахваливали друг другу новых знакомых.
Дворецкий, который из-за своей нелюдимости почти ни с кем не поддерживал знакомства, давным-давно не встречал никого, кто был бы так внимателен к его скромной особе. На глаза его навёртывались слёзы умиления и радости, от волнения захватывало дух, и он прерывал на миг свои восторги, а чтобы скрыть причину вынужденной заминки, делал вид, будто запыхался, поднимаясь по лестнице, и не успел отдышаться.
Клотильда рассказывала матери:
— Граф Ковео уверял меня, что очень хорошо знает тебя, мама.
И хотя сеньора Луиса, сколько ни силилась, никак не могла вспомнить, кто же такой этот граф, она, заразившись восторженностью дочери и своего дворецкого, подтвердила:
— О да, конечно, знаю. По-моему, мы с ним танцевали ригодон во Дворце.
Помимо всего прочего, старой сеньоре даже казалось признаком дурного тона не иметь в кругу своих знакомых столь известного человека, имя которого было у всех на устах.
Когда граф перешагнул порог своего дома, он почувствовал себя так, словно у него прибавилось сил и здоровья; ему даже почудилось, что он стал ещё солидней и выше ростом. Он с удовлетворением осматривал всё вокруг. Дом, казавшийся ему ещё несколько дней назад таким пустынным и одиноким, теперь был весь словно заполнен Клотильдой. На гладкой спине стоявшего в зале забавного золотого тельца ярко поблёскивали отсветы огней.
Проходя по кабинету, дон Ковео на мгновение задержался перед венецианским зеркалом и самодовольно залюбовался собой. Он переменил несколько соблазнительных поз, улыбнулся и промолвил:
— Она моя! Её-то мне и недоставало! Да, только её!
X. Пролог
В городе уже шептались по поводу долгих разговоров графа Ковео с прекрасной дочерью доньи Луисы. Граф наконец добился того, что Клотильда стала принимать его ухаживания и подарки более любезно, чем знаки внимания со стороны других её поклонников. У графа был козырь, дававший ему преимущество перед всеми искателями руки богатой девушки: при нём дон Тибурсио никогда не скупился на слова и не хмурил бровей.
Более того, дон Тибурсио уступал сеньору графу руку Клотильды при возвращении с балов или из театров, а нередко и в том самом сквере, в центре которого на высоком мраморном постаменте стоял Нептун, опершись одной рукой о трезубец, а другую положив на бедро и по-прежнему наблюдая за всем происходящим. Славный домоправитель, сдвинув шляпу на затылок и заложив руки под фалды расстёгнутого сюртука, с блаженной улыбкой следовал в нескольких шагах позади молодой пары и негромко беседовал с доном Матео, который стал его неразлучным спутником.
Так и шествовала эта процессия: впереди влюблённые, за ними два важных сеньора. Они приковывали к себе взгляды всех гуляющих, вызывая у иных шёпот восхищения, у других — насмешливые улыбки.
— Вам, ваша светлость, следовало бы сдержать данное вами слово, — громко, чтобы слышали все вокруг, сказал как-то вечером при выходе из театра дон Тибурсио.
— А что за слово я вам дал, дорогой дон Тибурсио? — отозвался граф.
— Разве вы не помните, что однажды пообещали навестить нас?
— Вы правы, дружище, — с добродушной улыбкой согласился граф и стукнул себя рукой по лбу, как бы намереваясь наказать истинного виновника такого упущения. — Но я постоянно занят, дела отнимают у меня столько времени, а у моего секретаря просто девичья память!.. Не сердитесь — я зайду на днях.
Разумеется, граф постарался выполнить обещание как можно скорее, и несколько дней спустя у подъезда дома Клотильды остановилась сверкающая коляска дона Ковео с лакеями в украшенных галунами шляпах и расшитых золотом ливреях.
Граф во фраке, в белых лайковых перчатках, в сорочке с богато вышитой манишкой, где сверкали три великолепных бриллианта, вылез из экипажа и в сопровождении дона Матео направился к лестнице. Эскортируемый секретарём, на лице которого застыло выражение почтительности и сокрушения, он шествовал столь величественно, что его легко было принять по меньшей мере за посла какой-нибудь иностранной державы. Даже дон Тибурсио, уже знакомый с графом, проникся благоговейным трепетом, когда, услышав звук колокольчика и выйдя на лестницу встречать гостя, увидел сеньора графа Ковео, одетого по всем правилам этикета и с огромным орденским крестом на груди.