"Либеральные" публицисты с времён "перестроечной гласности" и по ныне продолжают раздувать солженицинскую ложь о миллионах невинных бедолаг, эшелонами направленных из немецких лагерей в ГУЛАГовские, где они и были затем "стёрты в лагерную пыль". На самом деле в совокупности за время войны 80 %, т. е. восемь человек из десяти, успешно проходили проверку и прямиком направлялись в действующую армию (не в штрафные или штурмовые батальоны, а в обычные запасные полки фронтов).
Подробнее опишу, как проходила эта "фильтрация через НКВД".
Фильтрацией руководило Управление особых отделов НКВД СССР. Первичная проверка бывших военнослужащих Красной Армии вменялась в обязанность Управлению контрразведки фронтов (знаменитому СМЕРШ). На армейских сборно-пересылочных пунктах (СПП) и во фронтовых проверочно-фильтрационных лагерях (ПФЛ) эта проверка проводилась путем личного досмотра и письменных объяснений проверяемых об обстоятельствах пребывания в плену. Затем проводился допрос, в ходе которого контрразведчики выявляли возможное наличие неувязок в ответах проверяемого и в случае таковых организовывали уже агентурное расследование подозреваемых во лжи. На каждого проверяемого заводилось дело с протоколами допроса и заключением по результатам фильтрации. (Вот бы добраться до "фильтрационного дела" лейтенанта Митерёва Н.Г.!) В случае отсутствия подозрений проверка и завершалась во фронтовом ПФЛ в двухмесячный срок.
13 января 1942 г. нарком внутренних дел СССР Л.П.Берия утвердил Временную инструкцию о порядке содержания и проверки в спец. лагерях НКВД СССР бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену и окружении противника.
В соответствии с данной инструкцией проверке в обязательном порядке подвергались:
военнослужащие, находившиеся в плену и освобожденные войсками в ходе боевых действий;
военнослужащие, которые выдавали себя за бежавших из плена, а также присоединившиеся к воинским частям при различных обстоятельствах;
военнослужащие, вышедшие из окружения мелкими группами или в одиночку при сомнительных обстоятельствах;
лица, перешедшие со стороны противника на территорию, занимаемую советскими войсками, в том числе перемещенные лица (реэмигранты, репатрианты);
подозрительные лица, задержанные в расположении советских войск, нарушающие режим пребывания на данной территории или не имеющие при себе документов, удостоверяющих личность;
интернированные противником и освобожденные в ходе или после окончания боевых действий советские граждане.
В связи со значительным количеством бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или вышедших из окружения в первые месяцы войны, уже к февралю 1942 г. было создано 19 спец. лагерей НКВД, в т. ч. воссоздан и Старобельский спец. лагерь
Информация к сведению:
Старобельский спец. лагерь
располагался в черте города Старобельска в 3 км от железнодорожной станции, в бывшем женском монастыре (Старобельский Скорбященский женский монастырь основан в середине XIX века). Его территория в 40 тыс. кв.м. была обнесена каменной стеной, а за трехметровой зоной — ещё и колючей проволокой. Лагерь охраняли десять наружных постов (230-й конвойный полк), в ночное время дополнительно вводились дозоры с розыскными собаками.
Вид Старобельского монастыря со стороны улицы Кирова.
План-схема Старобельского спец. лагеря.
С октября 1939 г. до начала сентября 1941 г. в Старобельском лагере содержались пленные поляки (до мая 1940 года только польские офицеры и генералы). А с первых дней Великой Отечественной войны в нём стала работать совместная советско-польская комиссия по отбору бывших польских военнопленных в армию генерала Андерса. (До конца августа 1941 года, когда комиссия прекратила свою деятельность в Старобельске, в ряды армии Андерса было поставлено более 10 тыс. солдат и офицеров из числа военнопленных поляков.)
В "польский период" в лагере были кухня, прачечная, магазин, санчасть, библиотека. Везде работали вольнонаемные местные жители.
Из воспоминаний одной из местных жительниц, работавшей в лагере техничкой: "В 1939 году я жила по ул. Свободы, 2 и работала техничкой в совпартшколе, которая находилась в доме на перекрестке улиц Кирова и Октябрьской. Потом школу закрыли, а в здании поселили польских пленных полковников. Их было человек 25. Кроме них там жил один генерал и его сын, с которым он встретился в Старобельске при разгрузке на железнодорожной станции. В угловой комнате, окна которой выходят на улицу Кирова жили 2 женщины-летчицы. В мои обязанности входило убирать комнаты, стирать и гладить белье офицеров, ходить в магазины и на рынок за покупками для них. Так как питание у них было хорошее, то покупали в магазине в основном курево, одеколоны, хорошее мыло, чай, кофе. На рынке они просили купить фрукты мед, домашнее сливочное масло, сметану. Продукты у них оставались, хлеб они часто отдавали мне целыми буханками. Пищу им возили из городской столовой три раза в день. Работы у меня было много. Не так уборка как стирка. Офицеры жили чисто и в стирку отдавали все, даже носовые платки. Стирала и гладила дома после работы. Утром убирала комнаты, а среди дня ходила за покупками. Женщины-летчицы держались отдельно. Из комнаты выходили редко. В город ходили только тогда, когда для них в кинотеатре демонстрировали кино. Хотя они могли свободно ходить в город сами. Они были молодыми, среднего роста. Им очень шла офицерская форма, которая была хорошо подогнана по фигуре. У себя в комнате они убирали сами, а стирку отдавали мне". (Цит. по: Мирошническо И. Последний этап. — Луганск: Елтон-2, 2008. — 116с.)