Второсортные певцы почти ежедневно осаждали Пуччини, и если бы его не ограждали от этих людей, у него не было бы ни минуты покоя.
«Передайте ему, что я занят», — велел Пуччини.
Слуга сообщил, что настырный малый наотрез отказывается уходить: «Он заявляет, что разобьет лагерь в вашем саду и будет жить здесь год, если потребуется».
«Как он выглядит?» — поинтересовался Пуччини.
«Маленький крепыш с усами и в котелке. Говорит, что он из Неаполя».
«Какой у него голос?» — спросил Пуччини.
«По его словам, он лучший тенор в мире», — доложил слуга.
«Они все так говорят», — махнул рукой Пуччини, но что-то — он до сих пор не знает что — заставило его отложить книгу и выйти в сад.
Карузо стоял у самого порога.
«Кто вы такой, черт побери?» — крикнул Пуччини.
В ответ Карузо спел своим великолепным мощным голосом несколько слов из арии Рудольфа: «Chi son? Sono un poeta…» — «Кто я? Я поэт».
Пуччини был сражен его голосом. Он никогда не слышал такого тенора. Он бросился к Карузо, обнял его и воскликнул: «Рудольф ваш!»
Все это истинная правда, Ясмин. Сам Пуччини с удовольствием рассказывает эту историю. Теперь Карузо, разумеется, величайший тенор мира, а с Пуччини они стали близкими друзьями. Довольно мило, ты не находишь?
— А при чем тут мое пение? — не поняла Ясмин. — Вряд ли Пуччини придет в восторг от моего голоса.
— Безусловно. Но замысел нам подходит. Карузо хотел получить партию, тебе нужно три кубика спермы. Второе получить легче, чем первое, в особенности такой великолепной женщине, как ты. С помощью пения мы просто привлечем внимание Пуччини.
— Я начинаю понимать.
— Пуччини работает только по ночам, — продолжал я. — С половины одиннадцатого вечера до трех или четырех часов утра. В это время все его домочадцы спят. В полночь мы с тобой прокрадемся в сад и найдем его кабинет — думаю, он находится на первом этаже. Окно наверняка будет открыто, потому что по ночам пока еще тепло, Я спрячусь в кустах, а ты встанешь под открытым окном и тихонько запоешь нежную арию «Un bel di vedremo» из оперы «Мадам Баттерфляй». Если все пойдет по плану, Пуччини выглянет в окно и увидит девушку неземной красоты, то есть тебя. А дальше уже ничего сложного.
— Мне нравится твой план, — одобрила Ясмин. — Итальянцы всегда поют друг у друга под окнами.
Добравшись до Лукки, мы поселились в небольшой гостинице, и там, за стареньким пианино в гостиничном холле, я научил Ясмин петь эту арию. Она почти не знала итальянского, но вскоре выучила слова наизусть, и в конце концов у нее стало неплохо получаться. Голос у нее был слабенький, но красивого тембра. Потом я научил ее говорить по-итальянски: «Маэстро, я преклоняюсь перед вашей музыкой. Я приехала из Англии специально, чтобы…» — и так далее и тому подобное, и еще несколько подходящих фраз, в том числе, конечно: «Я хочу лишь одного — получить ваш автограф прямо на нотной бумаге».
— Думаю, с ним тебе не придется прибегать к помощи жука.
— Ты прав, — согласилась Ясмин. — Давай попробуем один раз обойтись без него.
— И никаких булавок, — потребовал я. — Этот человек — мой герой. Я не позволю колоть его.
— Мне не понадобится булавка, если мы не станем давать ему порошок, — сказала она. — Я мечтаю с ним встретиться, Освальд.
— Думаю, ты неплохо проведешь время, — заметил я.
Закончив приготовления, мы отправились на разведку. Вилла Пуччини стояла на берегу большого озера, обнесенная высоким железным забором с острыми шипами наверху. Плохо. Нам понадобится лестница, решил я.
Мы вернулись в Лукку и купили деревянную лестницу, а незадолго до полуночи вновь вернулись к Вилле Пуччини. Стояла безлунная темная ночь, кругом царила тишина. Я прислонил лестницу к забору и перелез в сад. Ясмин последовала моему примеру. Я перетащил лестницу на нашу сторону и оставил ее у забора, подготовив путь к отступлению.
Свет горел только в одной комнате, мы сразу ее увидели. Она выходила окнами на озеро. Я взял Ясмин за руку, и мы подкрались поближе. Свет из двух широких окон на первом этаже отражался в озере, тускло освещая дом и сад. Многочисленные деревья, кусты и цветы источали нежный аромат. Я получал истинное удовольствие от нашей, как выражалась Ясмин, «маленькой проказы».
Подойдя поближе, мы услышали звуки фортепиано. Одно окно было открыто. Мы на цыпочках подкрались вплотную и заглянули в комнату. Маэстро собственной персоной сидел за пианино в рубашке с короткими рукавами, с сигарой во рту и тихонько наигрывал, изредка прерываясь, чтобы записать мелодию на бумагу.