— Ничего выдающегося, — фыркнула она. — Еще один писатель с тоненьким карандашиком.
— Подожди, пока встретишься с нашим следующим кандидатом, — сказал я. — Он тоже писатель, но думаю, с ним ты не соскучишься.
— Кто же это?
— Мистер Бернард Шоу.
Нам пришлось ехать через Лондон, чтобы добраться до деревушки Эйот-Сент-Лоренс в графстве Хертфордшир, где жил Шоу, и по дороге мы обсуждали привычки этого самодовольного литературного клоуна.
— Во-первых, — рассказывал я, — он одержимый вегетарианец. Ест только сырые овощи, фрукты и злаки. Поэтому вряд ли он возьмет шоколадку.
— И что будем делать? Дадим ему жука в морковке?
— Может, лучше в редиске? — предложил я.
— А он ее съест?
— Маловероятно, — пожал плечами я. — Давай лучше угостим его виноградом. Купим в Лондоне хорошего винограда и начиним одну ягоду порошком.
— Пожалуй, это сработает, — согласилась Ясмин.
— Обязательно сработает, — заверил я. — Без жука у него ничего не получится.
— Почему? С ним что-то не в порядке?
— Никто толком не знает.
— Он не занимается фехтованием?
— Нет, — покачал головой я. — Его не интересует секс, он ведет себя, как кастрированный кролик.
— О черт!
— Это долговязый болтливый старый импотент с огромным самомнением.
— Ты думаешь, его прибор уже не работает? — спросила Ясмин.
— Точно не знаю. Ему шестьдесят три года, в сорок два он женился по расчету, брак основан исключительно на дружбе. Никакого секса.
— А ты откуда знаешь?
— Я не знаю, но все так говорят. Он сам как-то признался, что не имел никаких сексуальных контактов до двадцати девяти лет.
— Поздновато.
— Мне кажется, у него вообще не было ни одного сексуального приключения за всю жизнь. Его добивались многие известные женщины, но безуспешно. Миссис Пэт Кэмпбелл, великолепная актриса, назвала его курицей с яйцами.
— Неплохо сказано.
— Его диета, — продолжал я, — направлена исключительно на усиление умственной активности. «Я с уверенностью заявляю, — однажды написал он, — что человек, вскормленный виски и трупами убитых животных, не способен создать ничего выдающегося».
— Что можно было бы противопоставить виски и живым телам.
Наша Ясмин за словом в карман не полезет.
— Он — марксист, — добавил я. — Считает, что все должно принадлежать государству.
— Он еще больший кретин, чем я думала, — заключила Ясмин. — Мечтаю увидеть его лицо после хорошей дозы жука.
В Лондоне мы купили гроздь великолепного винограда «Мускатель» в теплице Джексона на Пикадилли. Виноград был очень дорогой, с бледными желтовато-зелеными крупными ягодами. Выехав из Лондона, мы остановились на обочине и достали баночку с порошком.
— Дадим ему двойную дозу? — предложил я.
— Тройную, — сказала Ясмин.
— Тебе не кажется, что это опасно?
— Если все, что ты о нем сказал, правда, то ему понадобится полбанки.
— Ну ладно, — согласился я. — Тройную так тройную.
Мы выбрали виноградину в нижней части грозди и аккуратно надрезали кожицу ножом. Я отделил немного мякоти и всыпал тройную дозу порошка, затолкав его поглубже булавкой. И мы поехали дальше в Эйот-Сент-Лоренс.
— Ты понимаешь, — спросил я, — что человек впервые получит тройную дозу?
— И нисколько не беспокоюсь, — отмахнулась Ясмин. — У него явно отсутствует половой инстинкт. Может, он вообще евнух. У него высокий голос?
— Не знаю.
— Чертовы писатели, — пробурчала Ясмин. Она склонила голову и весь оставшийся путь угрюмо молчала.
Дом, известный как «Уголок Шоу», оказался большим и ничем не примечательным кирпичным строением с ухоженным садом. Мы подъехали к нему в двадцать минут пятого.
— Что я должна делать?
— Обогнешь дом с тыльной стороны и пройдешь в глубь сада, — инструктировал я, — Увидишь маленький деревянный сарай с наклонной крышей. Там он работает. Сейчас он должен быть на месте. Открывай дверь и прямо с порога рассказывай свою обычную байку.
— Что, если меня увидит жена?
— Придется рискнуть. Надеюсь, все обойдется. Скажи ему, что ты вегетарианка, ему это понравится.
— Какие пьесы он написал?
— «Человек и сверхчеловек», «Майор Барбара», — перечислял я, — «Цезарь и Клеопатра», «Андрокл и лев» и «Пигмалион».
— Он спросит, какая мне нравится больше всего.
— Скажи «Пигмалион».
— Ладно, скажу «Пигмалион».
— Польсти ему. Скажи, что он не только самый великий драматург, но и величайший музыкальный критик всех времен и народов. Но вообще-то беспокоиться не о чем, говорить будет он.