То, что большинство людей он воспринимал, как за вещи определённого назначения — это я осознала едва не сразу, как только его увидела. И какие именно грани он был способен переступить, чтобы получить желаемое. А вот, что касалось остального…
— Я могу помыться и сама… — ещё одна попытка провести между нами хоть какую-то спасительную дистанцию, провалилась полным крахом в то же «утро». Он словно намеренно уничтожал любой, даже самый крохотный клочок в зоне моего личного пространства, если я интуитивно туда тянулась, мечтая спрятаться от него хоть как-то и где-нибудь.
— Я разве с этим спорю? Как и со всем остальным, что является твоей личной жизнью за пределами данного номера.
Мы вошли тогда в очень большую ванную, которая вполне могла заменить своими впечатляющими габаритами жилую комнату в квартире среднего звена. Бежево-молочный кафель и такой же цвета мрамор практически по всему ассиметричному периметру помещения с золотыми вставками из металлических труб и смесителей — по своей монументальности больше напоминали какую-нибудь древнеримскую купальню, разве что на ультрасовременный манер. Тем более, что огромные душевые в окружении стеклянных перегородок и зеркал — это уже издержки передовых «технологий» из нашего «прогрессивного» мира.
Я бы и рада была принять душ даже здесь и даже в окружении этих кричащих лаконичной роскошью предметов мебели, поскольку мне действительно не терпелось отмыться. Но я хотела сделать это одна! Сама. В полном одиночестве. А не смотреть, как Маннерс, стоя впритык за моей спиной, включает на космической панели душевой нужные кнопки и «краны».
— Но сейчас ты находишься именно здесь. Под моим присмотром и моей ответственностью, как бы странно это не звучало из моих уст. И, если я захочу, чтобы ты приняла душ или ванную сама, без моей помощи, то так и будет. Но не тогда, когда я захочу тебя намылить и отмыть собственноручно.
Последнее «отмыть» прозвучало, как «отыметь», хотя, в моём случае, скорей всего, так и было. Как будто ему было мало того, что он вытворял со мной этой ночью и всего несколько минут назад в спальне. Обязательно нужно добить каким-нибудь контрольным, чтобы уже окончательно прописаться под моей кожей, вытеснив из моих ощущений неугодные ему элементы. Чтобы я вздрагивала и чувствовала лишь его одного. Его грёбаные прикосновения, его навязчивый голос и всё — абсолютно всё, что он со мной делал. И никаких третьих лишних. Ни в воспоминаниях, ни уж тем более в фантазиях.
— И не забывай, Энн…
Ну, да, как же без этого. Как не коснуться губами моей макушки, а моей спины и ягодиц своим мощным (буквально подминающим телом) и пока ещё полувялым членом. И чтоб я обязательно при этом вздрогнула, едва не всхлипнув и не сжав интуитивно бёдра, с ноющими мышцами растёртого едва не до кровавых ссадин влагалища.
— Я не принимаю от тебя никаких возражений. Либо терпи всё, что я хочу и буду с тобой всё это время здесь делать… — он как раз включил воду и на нас, сверху полились обильные струи тропического «дождя», широкая лейка которого, наверное, занимала весь потолок душевой. — Либо, повторяю, сопротивляйся, показывая своё реальное ко мне отвращение. Но не смей… никогда не смей говорить неправду, касательно своих ко мне ощущений и желаний. Мне ведь совсем несложно накрутить для тебя ещё несколько штрафных дней.
Всё то время, в течении которого он мне это выговаривал в быстро намокшие волосы на затылке, Маннерс ни на секунду от меня не отходил, заставляя практически сходить с ума от творимого им прессинга и над моим рассудком, и телом. Особенно когда он взял с ближайшей полки флакон с определённой жидкостью и варежку-мочалку из натуральных жёстких тканей. Всего несколько непредвзятых движений мужских рук прямо перед моим лицом и вот уже его ладони снова на моей коже. Размазывают и вспенивают скользкий гель по чувствительной груди, намеренно задерживаясь на самых нежных зонах. Из-за чего у меня враз начинают дрожать коленки и сбоить дыхание с сердцем. От его знающих прикосновений, щадящих сжатий на моих обоих полушариях и последующих массирующих движений по рёбрам и дальше вниз по животу, меня пробирает каким-то противоречивым удовольствием. Будто преследующим меня, как и сам хозяин данных рук, против моей воли.