Но я ошиблась. Пусть и прекрасно до этого понимала, что Маннерс всё равно не будет заниматься мною все двадцать четыре часа в сутки. Хотя, он действительно мог сотворить за эти дни со мной много чего страшного, а я бы при этом и слова никакого не смогла бы вставить в ответ. Не говоря уже о том факте, что от подобных действий его совершенно ничего не сдерживало и не останавливало. Да и кто сказал, что он не сделает что-нибудь эдакое в самое ближайшее время? Не захочет большего? И не потянет меня ещё глубже в свою смертельную Бездну. Он не из тех, кто довольствуется малым. И просто меня трахать или кончать мне в рот ему может наскучить очень даже скоро.
Ему ведь обязательно надо, чтобы его вставляло по самое не хочу, а, главное, чтобы меня сводило с ума от всего, что он со мною вытворял. В этом вся его маниакальная одержимость. Он всегда хочет быть сверху. Хочет держать чью-то трепыхающуюся, подобно хрупкому мотыльку, жизнь в своих властных пальцах единоличного хозяина — вершителя чужих судеб. Держать, владеть, подчинять и даже управлять каждым ударом чужого сердца. До тех пор, пока не наиграется и не пресытится своими хотелками до рвотных позывов. По-другому он и не умеет. Может даже и знает, как, но банально не хочет. Поскольку иначе его не вставит. Как он сам об этом уже говорил — полумер он не приемлет. Только на максимальном пределе и до упора. Только экстрим и хардкор.
Глава 16
Я бы отдала всё на свете, даже самое для меня дорогое, чтобы никогда… ни при каких обстоятельствах не погружаться в это безумие. Не ввязываться в чужую Тьму и, уж тем более, не увязнуть в подобном, как Маннерс, человеке. Ведь, по сути, это всё равно, что подписать самой себе смертный приговор. Или попасть в психушку без личных вещей. Что, на деле, как раз со мной и прошло.
Меня не просто шантажом затянули в этот дорогущий номер, захлопнув за моей спиной не сколько дверцу от золотой клетки, а от самой банальной (и, да, безумно дорогостоящей и роскошной) ловушки. Меня буквально заперли в чужом мире, отрезав от всего и вся. И не только от моей привычной жизни, но и от меня прежней. И, если кто-то думает, что пережить несколько «штрафных» дней в подобных условиях, где тебе всё приносят якобы на золотом блюдце с голубой каёмочкой, не так уж и сложно (а то и даже в кайф), то я его сильно огорчу. Поскольку у данного понятия вообще нет никакого определения. Потому что это совершенно иное и настолько далёкое от обыденных всем вещей состояние, как будто и вправду оказываешься в неведомом тебе ранее измерении, не имея никакого представления, как на него реагировать и что при этом делать вообще. Ведь тебе запрещают делать очень многое.
Запрещают покидать сам номер, запрещают пользоваться телефоном, компьютером и прочими современными гаджетами. Телевизор можно включать только с разрешения хозяина пент-хауса и то, выбор программ, или идущих в эфире фильмов, тоже обязан пройти через его личное одобрение. И неважно, что в определённые часы, когда он занят чем-то другим, я перестаю для него существовать, как и любой другой предмет мебели в окружающих нас комнатах. Тем более, что за любую попытку заговорить с ним или вставить своё слово без его на то разрешения, я тут же могла получить очередной штраф: от нескольких дополнительных часов пребывания на его территории до полных суток, а то и больше.
До сознания подобных людей достучаться нереально. Они действительно из другого мира. Им плевать на других. Они делают только то, что хотят и что привыкли делать. Другая форма существования для них неизвестна. Чужда и чужеродна, как, скажем, для человека жизнь под водой. И Маннерс не был исключением из правил. Скорее даже наоборот. Он был воплощением того мира и тех людей, неотъемлемой частью которых и являлся по праву своего исключительного рождения. Казалось, он и смотрел на меня, как на какую-то забавную игрушку или зверушку, которая заинтересовала его вдруг ни с того ни с сего, и теперь он не упускал ни единой свободной минуты, чтобы не наиграться ею вдоволь.
Поэтому я и не хотела оставаться здесь надолго рядом с ним. Поэтому и боялась каждого с ним контакта, как смертельного погружения в ванную с кислотой. Погружения в него самого. Сводящих с ума соприкосновений с его близостью, с ним. С его тьмой. С его бездной… Так как знала, чем это может для меня закончится, впрочем, как и для любой подобной мне дурочки. Но, хуже всего… Он это тоже прекрасно знал. И, видимо, поэтому и не останавливался. Возвращался ко мне каждую свободную от важных дел минуту, чтобы снова это делать… Снова и снова доводить меня до сумасшествия, прощупывая границы моих возможностей и сытясь моей на него реакцией, как самым убойным наркотиком.