Как же мне хотелось зажмуриться и не открывать глаз, чтобы не видеть, что же находилось за этими дверьми. У меня даже вылетел напрочь из памяти тот факт, что мы находились в гостиничном номере, а не в частных апартаментах. И здесь в принципе не могли находиться ни пыточные комнаты, ни сессионные определённого направления. Хотя, на деле, это не значило ровным счётом ничего. Поскольку, увидев перед собой тёмную то ли игровую, то ли кабинет-библиотеку с игровой зоной и с плотно занавешенными окнами, легче мне совершенно не стало. Самая обыкновенная классическая комната с массивной корпусной мебелью из натурального дерева и мягкими диванами/креслами честер, обтянутыми почти чёрной глянцевой кожей. В самом дальнем у углу у ряда высоких окон — огромный бильярдный стол, а где-то по центру парочка игровых, разве что без рулетки и зелёного сукна.
Почему именно эта комната оказалась под кодовым замком, я могла лишь гадать. Возможно, здесь находился сейф или что-то действительно весьма ценное из той же недешёвой мебели и небольшой коллекции книг. Хотя, на деле, все эти «мелочи» меня сейчас волновали меньше всего. Мой взгляд чуть ли не сразу был притянут лишь небольшим островком этого очередного гигантского помещения не для простых смертных. Одним из центральных столиков. Вроде и небольшим, но, как и вся остальная здесь мебель, внушительно массивным и добротным, с резными ножками и боковинами и идеальной лакированной крышкой.
Только, кроме всего прочего, на его крайних углах лежали две чёрные петли из кожаных ремней, а всего в шаге от самого столика возвышался почти в человеческий рост огромный гардеробный чемодан-шкаф, ещё и триптих. Но, вместо привычных для глаза предметов мужской одежды, там, на полках и выдвижных штангах, красовались совершенно другие вещи. И далеко не одни лишь аккуратно скрученные ремни.
— Н-нет!.. Умоляю! ХВАТИТ! — я запаниковала слишком поздно, уже где-то на полпути к жертвенному алтарю. И даже попыталась упереться пятками в пол.
Куда там. Маннерс приподнял меня над паркетом с ворсовыми ковром, как невесомую пушинку, и в два шага дотащил до стола.
— Я не хочу! Боже! Нет! — слёзы наконец-то сами брызнули из глаз, размазывая пугающую передо мной картинку ещё до того момента, как я успела заметить перед столиком очередное напольное зеркало высотой в два метра.
— Серьёзно, Энн? Прям таки и не хочешь? И никогда-никогда до этого не хотела?
— Вы псих! Больной и отбитый на всю голову психопат!
— Поактивнее, mon papillon! Я не ощущаю в твоём сопротивлении ни капли искренней страсти. Ты даже не представляешь, как меня заводит настоящая, почти ненаигранная агрессия жертв. Можешь даже повизжать. Тебя всё равно никто не услышит!
Агрессивное сопротивление? Серьёзно? В тисках его огромных лапищ, которыми ему ничего не стоило меня переломить в нескольких местах, как ту хрупкую соломинку. Он продолжал держать мои запястья всего одной ладонью, а второй зафиксировал мне голову нежным захватом пальцев за скулы и щёки, пока самодовольно рычал на ухо, заставляя передёргиваться снова и снова вовсе не от отвращения с зашкаливающими страхами.
Я готова была проклинать себя до бесконечности, но меня реально пронизывало насквозь шокирующим разрядами сладкого тока и от того, что он со мной делал, и какие уничижительные фразы нашёптывал всё это время в самое ухо.
— Ненавижу!
— Уже близко! Почти верю, мой мотылёк! Только, боюсь, вся эта показательная бравада схлынет с тебя в ту самую секунду, когда я засажу тебе на этом столе по самые яйца.
— НЕТ! Перестань!
— Придётся проверить!
Я и ахнуть не успела, как мои бёдра упёрлись в край столешницы, а руки Маннерса, будто головокружительные движения-взмахи от искусного иллюзиониста, почти в одно мгновение сорвали с меня халат, продолжая при этом удерживать моё тело в нужном положении.
— Предпочитаешь лицом вниз или на спине?
Господи! Это действительно какая-то сумасшедшая пытка. Меня буквально разрывает изнутри на части. Мой рассудок бьётся из меня вместе с бешеным всплеском пугающих эмоций и желаний, будто роем взбесившихся птиц или бабочек. Ещё и наэлектризованным до максимальных пределов.