- Русский я. А все, что от русского исходит, непременно дерзостью пахнет: как - политика, как - вольнодумство, критика и все такое прочее... Потому... Народ мы скифский, русский. Народ мы сильный и дерзкий. Свет перевернуть хотим. Да-с. Как старую кадушку. А кто же под кадушкой-то сидеть будет? Ах, милые!
Не знаю. И потому - кончаю. На прощание только прибавлю свое малюсенькое изреченьице: «А все-таки - фиалка машинку победит!»
- Поэт, - хмыкнул Поплавский. - Привет, поэт Павел Бред! Наливай.
Я посмотрел на бутылку:
- Никогда не пил такого вина.
- Понравилось? - обрадовался Поплавский. - Хорошее вино. Именно такое вино мы пили с Куприным Александром Иванычем.
- С Куприным? - не поверил Горгулов. - Опять врешь.
С трудом я вспомнил, что Куприн - русский писатель, даже что-то читал, когда учился в гимназии. Но что читал - не помню.
- А разве я не мог выпить с Куприным? Я работал в зверинце.
- Ты? В зверинце?
- А разве я не мог работать в зверинце? В кафе заходил после работы. Куприна там знали. К нему приставал один мужик. То ли каменщик, то ли садовник. Звали Поль. Этот Поль напивался как свинья и приставал к Куприну: - Мэтр, я не Поль. Я - Артур. Как так? А очень просто. Когда трезвый, то Поль. А как напьется - раздвоение личности, и уже он не Поль, а какой-то таинственный Артур... И Куприн восхищался: - Какая фантазия, а?!
- Все ты врешь, - убедительно произнес Горгулов и посмотрел в глаза Пьера, словно прося поддержки. - Тоже мне писатель - Куприн!
Поплавский неожиданно обиделся за Куприна.
- Много ты, Пашка, понимаешь! Он хороший писатель, но несчастный человек.
- Чем же несчастный?
Поплавский налил всем понемногу и, подняв стакан, провозгласил:
- Он не может писать по памяти, как Бунин, Шмелев или Ремизов. Он должен жить жизнью людей, о которых пишет, - будь то балаклавские рыбаки или шлюхи из «Ямы».
- А Бунин? - спросил я, вспоминая «Деревню».
- Бунин! Ха! Иван Алексеевич - барин! - пояснил Горгулов, и глаза его затянула пленка мечтательности, словно он увидел барский дом с балконом и колоннами, летний сад, барышню в белой панаме...
- Барин, - согласился Поплавский и ухмыльнулся, вспоминая: - на прошлогоднем литературном балу стоит дядя Ваня Бунин у стойки, опрокидывает третью рюмку коньяку - а ему под шестьдесят, перед тем еще вина принял, - к нему подходит выпивший Вася Яновский...
- Яновский - сволочь, мы с ним дрались, он сказал, что у меня стихи плохие, - нахмурился Горгулов.
Поплавский выпил.
- Правильно сказал. Так вот, подкатывается Вася, опрокидывает рюмку и спрашивает: «А как ваши, Иван Алексеевич, сексуальные проблемы?» Так Бунин, не моргнув, выпил и отвечает: «А в глаз хочешь?» - Яновский как испарился.
Горгулов захохотал.
- Вот тебе и классик дядя Ваня Бунин! Нет, надо выпить за Иваналексеича, - он долил вина себе в стакан и с удовольствием выпил.
Сколько же в него влезает? Тоскливо мне стало.
30
Кинохроника
Снова Распутин. Снова развесистая клюква и обливание грязными инсинуациями русской предреволюционной истории. На сей раз это фабрикуется в Холливуде.
Передают, что Лилиан Гиш якобы согласилась выступить в говорящем фильме.
Партнером ее называют Конрада Нагеля.
По слухам С. М. Эйзенштейн подписал контракт с Дугласом Фербенксом, во время его пребывания в Швейцарии, на работу в «Обществе объединенных артистов» в Холливуде.
Монмартрские «шансонье» будут участвовать в короткометражной звуковой картине, действие которой будет происходить на территории «Вольной монмартрской коммуны» и, главным образом, на Place Tertre.