Камиль Эмар, «Либертэ».
Не следовало возобновлять дипломатических сношений с московскими убийцами, с проклятыми екатеринбургскими палачами. Эти убийцы теперь убивают во всех столицах слепой опустившейся Европы под прикрытием экстерриториальности.
Леон Додэ, «Аксион Франсэз».
Зачем их принимать, зачем давать им гостеприимство и неприкосновенность, которыми они злоупотребляют? Не делает ли это нас сообщниками их гнусного предприятия?
Поль Сордуалье, «Эклер де л’Эст».
«... мы строго осуждаем использование этого дела группой сюрреалистов в целях саморекламы... Вместо того, чтобы защищать содержание поэмы, они отступают по всей линии их «красного фронта». Они революционны только на словах...»
«Юманите»
Я воспеваю ГПУ,
которое формируется В сегодняшней Франции.
Я воспеваю ГПУ,
которое нужно нам во Франции...
Я призываю ГПУ
готовить конец света...
Да здравствует ГПУ,
диалектическая фигура героизма,
Настоящие герои,
не какие-то кретины-летчики...
Да здравствует ГПУ,
долой деньги и банки...
Да здравствует ГПУ, долой семью.
Да здравствует ГПУ,
долой адские законы.
Да здравствует ГПУ,
долой врагов пролетариата.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГПУ.
Луи Арагон
53
Проснуться на скамейке. без кепки без денег поздней ночью
мимо незнакомого, опасного Люксембургского сада
познакомься с ним
свежесть дерев и кустов
исчез инстинкт самосохранения
огибаю Сенат, разукрашенный тенями
врезаюсь в лабиринт загадочных улочек между театром Одеон и площадью Сен-Мишель
огибаю темный фасад
на улице Мазарин призрак в белом цилиндре перебегает улицу и растворяется в стенах
привидений только не хватает а вот монастырь-книгохранилище дремал в библиотеке собрать все книги бы и сжечь
цитаты цитаты цитаты скоро набережная дымное кафе сомнительный клуб курят кальян похабные анекдоты смрад и копоть
китайцы играли в жуткие кости с цветными драконами
сколько же китайцев в Париже я их боюсь каждый четвертый человек в мире китаец зарежет тебя с привычной улыбкой и скажет так и было
потные незнакомцы ковыряли в носу, грызли ногти, ругались и рыгали
в подвале - монстры
лица из прошлого
мимо - башен Консьержери
дрожь рвет тело - здесь в Palais de Justice судили Марию-Антуанету к концу дня попросила пить не нашлось желающего удовлетворить просьбу в подвале Ипатьевского дома стены забрызганы мозгами целой семьи везли на казнь мимо церкви St-Roche; на крыльце храма молодая женщина харкнула себе в ладонь и бросила плевок через головы толпы в королеву вот сука
а в подвале штыками штыками бреду через Pont au Change
под ногами моя голова колышется в Сене с опрокинутым городом и грязными пятнами огней
уже отрубили и бросили в масляную реку поплавок моей головы рыбка скушай мою голову не ешь меня золотая рыбка
у площади Шатле подкатывают волны Центрального рынка: грузовики с ящиками, скот, бабы
через пятьдесят лет его сломают куда я иду
спускаюсь в подземную уборную
на каменном, заслеженном полу, с относительным уютом, спят нищие
вода течет из кранов
не капает, а струится по стене
мне бы так лежать
возлечь к чужим ногам
спать и ничего не желать
и не чувствовать
каменный пол ломит спину
через тела - наружу, - где торговки, ночные шоферы и лошади в полутьме хмурые грузчики опорожняют тяжелые фургоны молчат
хмурые, потому что спать хотят молчат по той же причине несут пухлые тюки ставят на землю бочки ящик с оторванной крышкой луна бледная на выцветшем небе а город спит
проститутка зовет - чмокает языком как сосет
у дымной башни сквера Сен-Жак - птичий гомон
откуда в городе такое скопище, как они помещаются на одном кусте
конгресс птиц
верещат, возятся, кричат, ссорятся
поворачиваю на улицу Риволи, соединяющую дворец с тюрьмою как сказал поэт - с Риволи свернуть на Арбат не свернуть
справа остается госпиталь Отель-Дье папа
теплая еще рука
знаю эту грусть больших палат, огней и сумерек, юных и уродов, зимы и лета а за стеною - жизнь чужая жизнь папа