Довести это рассуждение до конца ей помешал хруст сухой ветки. В испуге Лиллиана обернулась и обнаружила у себя за спиной Корбетта верхом на его любимом вороном жеребце.
Лиллиана сама удивилась тому, какое облегчение она испытала в этот момент, — и с чего ей так радоваться, когда он сидит тут в седле, и его серые глаза холодны и непроницаемы, а рот так привычно сжат в угрюмую линию? И все же она была счастлива оттого, что видит его перед собой. И понимает: он здесь, потому что искал ее.
Опасаясь, что глаза выдадут ее чувства, Лиллиана перевела взгляд на спокойные воды реки.
Молчание затягивалось, Лиллиана слышала только бешеный стук своего сердца. Потребовалась вся ее выдержка, чтобы не оглянуться, когда Корбетт подъехал ближе.
— Ты снова собираешься упорхнуть от меня?
Слова звучали отрывисто и почти равнодушно. Именно это безразличие больно укололо Лиллиану.
— Тогда мы не были женаты, — ответила она, метнув на Корбетта возмущенный взгляд. — Что бы ты обо мне ни думал, я знаю, что такое супружеский долг.
— Вот как? — Он откинулся в седле, рассматривая ее с оскорбительным недоверием. — Значит, ты не ударяешься в бега только потому, что теперь мы женаты?
На этот раз Лиллиана не могла не заметить, как напряженно звучал его голос. На мгновение в ней вспыхнула отчаянная надежда: вдруг он хочет, чтобы она оставалась с ним не только из чувства долга?
Но лицо Корбетта было все так же непроницаемо. Верхом на своем огромном скакуне он выглядел таким высоким и внушительным, таким могущественным и непреклонным, что, казалось, ему вообще недоступны человеческие чувства. Проглотив подкативший к горлу комок, Лиллиана отвернулась от мужа. Она не позволит Корбетту издеваться над собой, поклялась она себе. Не позволит.
Всем своим видом показывая, что присутствие всадника, следующего за ней по пятам, ее нисколько не интересует, Лиллиана подошла к реке и встала над берегом, обняв рукой молодое деревце. Река еще не замерзла, но Лиллиана понимала, как холодны уже эти воды. И все же от них не исходил такой холод, как от тоски, обручем сжимавшей сердце. Больше всего Лиллиана хотела, чтобы Корбетт уехал и она могла бы дать волю слезам, что так неудержимо подступали к глазам.
— Как я могу быть уверен, что не прервал свидание с твоим… с Уильямом?
Вот все и встало на свои места. Она почувствовала необъяснимое облегчение от того, что он наконец-то бросил ей обвинение. Но вместе с облегчением пришла и безмерная печаль. Что ж, теперь и у нее появилось основание, чтобы обрушить на Корбетта давно сдерживаемый гнев.
— Мне незачем встречаться с Уильямом. Он уехал. И у тебя нет причин быть таким подозрительным! — резко ответила Лиллиана.
— Так-таки и нет?
Одним стремительным движением Корбетт соскочил с коня. Его лицо сохраняло насмешливое спокойствие, и только глаза выдавали владевшую им ярость.
— А вот мне эти причины кажутся весьма основательными, и я подозреваю тебя в… — Корбетт резко оборвал речь и судорожно вздохнул.
Затем он почти с опаской приблизился к Лиллиане и заговорил снова:
— Когда-то ты его любила. Ты отрицаешь это?
— Когда-то любила, — честно ответила Лиллиана дрогнувшим голосом. — Но это было давно…
— Ты не хотела выходить за меня замуж, — перебил ее Корбетт. — Ты так жаждала от меня избавиться, что, по сути, отреклась от своего отца!
— Да, это так, но… но ты прекрасно знаешь, что причиной была вражда между нашими семьями. Вдобавок ты и сам не очень-то хотел жениться на мне! Все, что тебе было нужно…
— Все, что мне было нужно, — это мирный домашний очаг и верная жена. Вместо этого я получил женщину, которой нельзя доверять, и кой-кого в придачу, кому не терпится вышибить меня из седла раз и навсегда.
Его слова заставили Лиллиану смолкнуть: она вспомнила о неожиданном нападении на них в лондонском предместье. Да неужели Корбетт думает, что в этой истории каким-то образом замешана она? Или Уильям? Ее гнев мгновенно испарился.
— Корбетт, — Лиллиана подошла ближе и положила ладонь ему на руку.
Но это ласковое прикосновение не нашло в нем отклика. Корбетт стряхнул ее руку и взглянул на нее с еще большим подозрением.
— Нежными словами и улыбками меня не умаслишь.
Оскорбленная до глубины души, Лиллиана процедила:
— Я и не собираюсь умасливать тебя.
Корбетт язвительно улыбнулся.
— Тем хуже, — пробормотал он, а затем продолжил отрывисто и резко. — С Уильямом покончено. Я выставил вон этого труса и глупца после того, как он рассказал мне все, что мне было нужно.
— Он рассказал тебе все, что?.. Ты пытал его? — Лиллиана побледнела от ужаса.
Лицо Корбетта сохраняло насмешливое выражение, но взгляд обжигал холодом, как гранит в стужу.
— В этом нет необходимости. Такие, как он, выкладывают все сами, если повести разговор с толком. Теперь я знаю правду.
— Если ты знаешь правду, тогда тебе известно, что я не сделала ничего дурного.
Корбетт издал короткий смешок.
— В таком случае, твоя и его правда находятся в прискорбном противоречии. Этой ночью я убил бы его, если бы не хотел избежать некоторых нежелательных последствий.
Уильям оболгал ее перед Корбеттом! От этого неожиданного открытия Лиллиане стало дурно: так вот чем вызвана неподдельная враждебность Корбетта! Она пошатнулась и упала бы в прибрежную грязь, если бы Корбетт быстрым движением не подхватил ее под руку.
С минуту Лиллиана смотрела прямо ему в глаза, оказавшиеся сейчас совсем близко. Она могла бы поклясться, что в них мелькнула тревога. И сострадание. Но эта вспышка погасла столь же быстро, и Лиллиане стало до боли ясно, что это просто игра ее воображения и она всего лишь приняла желаемое за действительное.
— Ты так опечалена его отъездом? — с расстановкой отчеканил Корбетт. — Что ж, утешайся тем, что я оставил тебе его отродье.
Когда Лиллиана решилась взглянуть в суровое лицо супруга, в глазах у нее блестели слезы.
— Спасибо тебе… за это… Но если ты так ненавидишь меня, то почему ты не отослал и ее вместе с ним?
Она почувствовала, как напряглись его руки: казалось он с трудом подбирал слова. Потом он наконец вымолвил тихо и ядовито:
— Хочу посмотреть, может, мать из тебя получится лучшая, чем жена.
Лиллиана вскрикнула от возмущения и кинулась на мужа с кулаками. Но Корбетт перехватил ее руку прежде, чем она успела сделать хотя бы шаг, а затем грубо притянул ее к себе.
— Так же строптива, как всегда. Но я усмирю твой нрав моя маленькая чертовка в образе жены.
— Ты слишком груб и… и слишком туп, чтобы меня усмирить! — шипела Лиллиана, пытаясь вырваться из его парализующей хватки.
Но тщетно. Корбетт лишь еще крепче прижал ее к себе, словно находил какое-то удовольствие в подавлении ее безнадежного мятежа.
— А ведь раньше тебе нравилась моя грубость, — шепнул он.
Потом она почувствовала, как его ладонь по-хозяйски скользнула вниз по ее спине. У Лиллианы перехватило дыхание, и от этого ее растерянность только возросла. Корбетт совсем с ней не считался, не доверял ей и, по существу, верил только самому плохому о ней. И все-таки от первого же его прикосновения весь ее гнев готов был исчезнуть как дым, оставив Лиллиану во власти неутолимого влечения к супругу.
— Отпусти меня, — взмолилась Лиллиана, пытаясь совладать с огнем желания, уже разгорающимся в ней.
— Ты моя жена.
Внезапно осипший голос едва доносился откуда-то из спутанных кудрей Лиллианы, потому что Корбетт припал губами к ее шее. Потом он запрокинул ее лицо и захватил ее губы грубым и жадным поцелуем.
Он вложил в этот поцелуй всю ярость, что бушевала в нем. Ярость прорывалась в том, как его губы безжалостно завладевали ее губами, и в том, как дерзко проникал его язык в каждый потаенный уголок ее рта. Но к ярости примешивались и другие чувства. Лиллиана не могла бы точно назвать или определить, что же это были за чувства, потому что ее слишком захлестывали волны собственных страстей: против воли, вопреки рассудку она откликалась на поцелуй. И все-таки, когда у Лиллианы уже не было сил сопротивляться, она ощутила перемену в Корбетте: он уже не требовал, а манил, не нападал, а искушал.