Марина струсила.
— Я ничего не знаю, — пробормотала она, — а что такое?
— Про покойника-то? — усомнилась бабуся Логвинова. — Разве не знаешь? Ты ж его нашла!
— Да перестаньте вы! Оленька и так ничего не ест!
— Салат очень вкусный, — почти в один голос воскликнули Юля и Сережа, и отодвинули от себя пустые тарелки, и придвинули полные — синхронно.
— Оленька, посмотри, как надо кушать! Посмотри, посмотри, как все тут хорошо кушают!
Сорокалетняя Оленька капризно тряхнула сорокалетними кудрями.
— Ах, мама, отстань! Еда — это так скучно!
— Мы живем не для того, чтобы есть, — произнес Геннадий Иванович с затаенной улыбкой, — но все же есть для того, чтобы жить, надо!
— Мне, чтобы жить, надо не много, — прошептала Оленька, — совсем не много.
— Вегетарианство — лучший способ сохранить здоровье, — провозгласил Сережа, уписывая морковное пюре.
— Самый безопасный! — поддержала Юля, налегая на картофельное.
— Да про труп-то что тебе сказали? Милиция-то? — облизав губы, громко спросила Валентина Васильна у Марины.
Нежная Оленька вздрогнула и умоляюще посмотрела на мать, Элеонору Яковлевну.
— Он за Юлькой ухаживать пытался, — сказал Сережа сквозь пюре то ли с гордостью, то ли с отвращением, — этот труп ваш. Никакого покоя не давал. Я его бить собирался, — добавил он горделиво.
Оленька прикрыла глаза — от ужаса, разумеется.
— Делал неприличные намеки, — сообщила Юля, тоже с гордостью. — Приглашал в «люкс», который на ремонте. Между прочим, «люкс» на ремонте, а никакого ремонта там нет! Все какие-то комбинации проворачивают! Интересно, администрация в курсе?
— Давайте лучше про погоду, — быстро предложил бывший «гаваец», переквалифицировавшийся в спортсмена. — Как вы думаете, жара еще постоит?
— Жара — это ужасно, — прошептала Оленька, вздрогнув плечами, укутанными в шаль. Шепот и вздрагивания явно имели отношение к Геннадию Ивановичу. — Верно, мама?
— Я буквально задыхаюсь, — поддержала ее мать.
— А я люблю жару и никогда не задыхаюсь, — объявила профессорская внучка Вероника и усмехнулась злорадно. — Дед, пойдем завтра после завтрака в теннис играть.
— Ты же не хотела, — удивился дед, — передумала?
— Передумала.
— Поучите меня, Вероника, — попросил Геннадий Иванович интимно, — мне так хочется научиться играть в теннис!
— Шикарный спорт, — моментально согласилась Вероника, и дед Генрих Янович взглянул на нее подозрительно, — а у вас ракетка есть?
— Ну-у, — протянул Геннадий Иванович, — возьму в прокате.
Вероника надкусила яблоко и с хрустом начала жевать.
— А что там дают? «Принс», «Хэд», «Данлоп», «Юнекс», «Фелкль»?
Геннадий Иванович моргнул. Оленька с матерью переглянулись.
— У меня «Хэд», — подал голос миролюбивый «гаваец», — могу предложить. Хотите?
— Геннадию Ивановичу предложите, — перевела стрелки зловредная Вероника, — у меня свой «Хэд».
— Геннадий Иванович, я могу вам предложить…
— Да мне, собственно, все равно, если Вероника согласна меня учить.
— Да на что он вам, этот теннис! — досадливо воскликнула Оленькина мама и захлебнула досаду теплым компотом, оставшимся от полдника. — Все прям, как дураки, кинулись в этот теннис играть!..
— Бег — вот лучшее средство, — провозгласила Юля.
— Легкая атлетика — королева спорта! — поддержал ее Сережа, и они синхронно размешали в железнодорожных стаканах принесенный с собой заменитель сахара.
Марина еще чуть-чуть раскопала салат и поднялась.
— Приятного аппетита, — кисло сказала она, — до завтра.
Бабуся Логвинова деловито заглянула в ее тарелку:
— И эта ничего не поела! Уморить себя решили!
Оленька повыше подтянула шаль.
— Я не хочу. Еда — это так… глупо.
И скучно и глупо, подумала Марина желчно.
Ну почему считается, что женщина, которая ничего не ест, гораздо интереснее женщины, которая ест все? Кто это придумал?