Нельзя проводить такую политику в международных отношениях, не проводя такую же внутреннюю. И наоборот. Термины и слова там и тут разные, но музыка и суть — одни. Для генерала классовое противостояние не заканчивалось его международным и национальным аспектом, но простиралось и на обычную жизнь.
В отношениях между двумя людьми он различал «отношения личные» и «отношения концептуальные», относя к последним отношения классового, социального характера. Концептуальный друг — это товарищ в классовой борьбе, товарищ по одному совместному окопу, и неважно, нравится он вам или нет в остальном. Согласно Торрихосу концептуальные отношения гораздо более ценные, глубокие.
Личные отношения — это отношения всего лишь двух людей. Концептуальные отношения — это отношения двух миров. К сожалению, я потерял одно его письмо, которое он передавал через меня его сыну Мартину, где он расширял эти понятия, говоря о «концептуальных переживаниях» и о «концептуальной любви».
В письме он писал и об отличиях отеческих чувств и «социальных», и об отеческой любви, и о любви социальной, и в связи со всем этим о «социальной» дружбе.
Мартин Торрихос Эспино, сын генерала, президент Панамы в период с 2004 по 2009 год
Основная идея во всём этом заключается, однако, вот в чём: в социальных отношениях, социальных переживаниях, в социальной любви мы — это не мы лично, а целый мир, который плачет, чувствует, страдает и любит. И это мир бедняков.
Обычно в философии либерально-индивидуалистического буржуазного мира личные отношения ставятся вне политики. Для генерала это было не так, он преодолел это проявление либерализма, весьма давно прижившееся в Панаме.
В своей речи на церемонии по поводу ратификации в Панаме Договоров о Канале, стоя в двух метрах от высшего представителя его социального класса — президента США Джимми Картера, — Торрихос публично признаёт его высокие личные моральные качества, но недвусмысленно добавляет, что он тем не менее отличает эти его личные качества от «социальной морали» президента.
В такой форме он как бы рассматривал его как своего личного, но не «концептуального» друга. Смотреть на него как на отца Эмми, как на мужа Розалин — одно дело. И совсем другое — рассматривать его как президента «империи зла». Это, как говорят в Панаме, «мука другого помола», для которой лучше не искать приличного прилагательного. Так классовые и межгосударственные противоречия рождают таковые и между личностями.
Никогда я ещё этого не говорил, но сейчас скажу, что тогда, когда генерал читал эту свою речь, стоя рядом с Картером в здании Новой Гимназии, где проходила та церемония, меня охватило чувство гордости за него. Удивительно, что раньше никто и никогда не комментировал эту речь генерала. Но, как я уже говорил, «хуже нет того глухонемого, который не хочет слышать».
Отношения Торрихоса с Народом всегда были симметричными и двусторонними, с постоянной обратной связью, в согласии с революционной теорией и практикой. Он был его частью, он был с ним в его команде, в одних рядах с ним, и эта его принадлежность к нему была усилена и подчёркнута его смертью и после его смерти. Бедный люд с каждым днём всё более понимает, что он является наследником, хранителем и защитником идей генерала в их же собственных классовых интересах, идей, которые должны крепнуть и привести к революционным изменениям.
Самое опасное, исходящее из стана его врагов, которые не в состоянии унизить генерала, это их стремление бальзамировать генерала, заморозить его идеи там, где их остановил его уход, так, чтобы они не развивались временем и не привели нас туда, где, как он говорил, он будет нас ждать, приветствуя своим воинским салютом. Когда меня спрашивали, является ли генерал марксистом, я отвечал: «Нет, он не марксист». И тут же добавлял, чуть понизив голос: «Ещё нет». Потому что его лучшим достоинством было ежедневно развиваться, обретать новые знания. И я думаю, что я и он вполне обладаем этими качествами.
Глава 4. Совещание в Фаральоне
Когда он встречался с послами, министрами и другими посетителями для консультаций и просто бесед, он принимал их без вариантов всегда в своём гамаке. Он перенял эту привычку от индейских касике.
Но когда он встречался с теми же касике, он принимал их, сидя на стуле или в кресле. И не перед ними, а вместе, среди них, вокруг воображаемого круглого стола.