Семенов Юлиан Семенович
Мой гид
Юлиан Семенов
Мой гид
Я шел мимо одесского базара. Я любовался тем, как чумазые малыши, растирая по своим рафаэлевским мордашкам сок, уплетали желто-синие персики. Я смотрел, как рыжие кузнецы, матерясь и вытирая веснушчатые руки о кожаные фартуки, подковывали колхозных лошадей. Я слышал смех женщин, привезших на базар домашнюю кровяную колбасу.
Базар шумел, базар гремел веселым довольством и доброй сытостью. Я не видел здесь картин с лебедями и синими девами, вылезающими из тины пруда. Я не слышал пришептываний барышников. Я видел базар изобилия. Я видел за прилавками не пьяных мужиков, а краснощеких, арбузогрудых колхозниц. И я радовался этому базару, и никто не посмеет упрекнуть меня за эту мою радость.
Когда я остановился у кузни, ко мне подошел курчавый голубоглазый мальчик в школьной аккуратной форме и спросил: -- Дядя, вы кого-нибудь ищете? -- Да, --- ответил я. - А кого вы ищете, дядя? Я не смог бы ему точно объяснить, кого я ищу и что я ищу. Поэтому я ответил: -- Я ищу, где здесь продается мороженое. Лицо мальчика засветилось при слове "мороженое", и он с невыразимым сожалением спросил меня:
-- Ну и где же вы ищете? Вы считаете, мороженое есть в кузнице? Так его там нет. -- Ты думаешь? -- Дядя, -- сказал мальчик, -- когда я говорю, так я уже не думаю. Когда я говорю, тогда я знаю.
Я потрепал его по африканским жестким кудрям. Он улыбнулся мне ртом, в котором зубы были разбросаны, как кукурузные зерна, но только рукой сильно подвыпившего сеятеля.
-- Вы не одессит, - сказал мальчик, все так же ослепительно улыбаясь, -- и вы даже не человек с Украины. О, у меня хороший глаз на приезжих! Может, показать вам наш город? У меня есть немного свободного времени.
-- Покажи, -- попросил я, -- буду тебе благодарен.
-- Ах, дядя, мы же не дипломаты, к чему вы так говорите!
Мы гуляли по городу часа три. Мой курчавый гид говорил так:
-- Что я вам могу объяснить за дюка Ришелье? А ничего! Зачем говорить за дюка, когда о нем все сказали мушкетеры? И за Пушкина я вам тоже ничего не буду говорить. Я вам только напомню, что уж если кто и любил Одессу, так это Пушкин. И что я расхваливаю Одессу! -- вдруг спохватился Витька. -Хорошенькое дело, я расхваливаю Одессу! У вас есть глаза -- так смотрите!
Мы стояли на набережной и смотрели на порт, где поворачивали свои цыплячьи, жалкие шеи многотонные портальные краны. Мы смотрели на корабли, стоявшие на рейде. Мы смотрели на зеленое море, на белые домики и на синее солнце.
-- Дядя, -- потянул меня Витька за руку,-пойдемте, дядя, я свожу вас в Музей обороны. Там есть пистолеты в стендах.
-- Ты думаешь, это очень интересно -- пистолеты в стендах?
-- Дядя, если вам выпало счастье воеватв, так мне этого счастья не выпало.
-- Ты убежден, что воевать--это счастье? -- Когда пистолет, тогда всегда счастье, -- убежденно сказал Витька, и мы пошли с ним в музей.
Он ходил по холодным залам и завороженно глядел на оружие. Потом мы снова вышли на звенящую, солнечную одесскую улицу, и он спросил:
-- Ну, как вам город? -- Прекрасный город.
-- Вы рано сказали, что это прекрасный город, дядя. Если вы не посмотрите кино Гриши Поженяна "Жажда", вы ничего не поймете за Одессу, дядя.
И мы пошли смотреть кино Гриши Поженяна "Жажда". Пока мы стояли в очереди за билетами, Витька говорил:
-- Я вам скажу честно, дядя, я пока еще нигде не был, кроме Одессы, хотя могу сплавать в Батуми, когда захочу, потому что мой брат работает на "Победе" коком. А я не был в Батуми. Вы спросите: "Почему?" И я отвечу так: "Не хочу уезжать из Одессы даже на день". И если мне говорят, что в Батуми можно купаться в декабре, так, вы думаете, это сообщение делает меня несчастным? Нет. Не делает меня несчастным, хотя я люблю купаться. А вы любите купаться? -- Люблю.
-- Вот видите! Все люди любят купаться, когда отдыхают. А когда есть школа, тогда не до купанья, так ведь?
-- Да,--согласился я.--Ты, конечно, прав. -- Дядя, -- сказал Витька, когда мы вышли из кинотеатра, -- только скажите мне честною вы советский гражданин? -- Советский. А ты что забеспокоился?
- Пограничный город,- пояснил Витька, -- все-таки опасно так откровенничать, как я. Мой дедушка говорит, что пока Эрхард в Западной Германии работает президентом, нельзя быть очень-то откровенным. А скажите, дядя, вы, случаем, не торговый моряк? -- Нет,--признался я,--к сожалению, нет, -- Ай-яй-яй1 -- покачал головой Витька. -- А мне почему-то показалось, что у вас есть обменные марки. -- И обменных марок у меня нет. -- Я понимаю,-- вздохнул Витька,-- ну что же, мне пора.
Этот разговор происходил рядом с мороженщицей, и Витька, задавая мне вопросы, то и дело поглядывал в ее сторону.
Я подошел к мороженщице и купил самое большое мороженое, какое только было. Витька вожделенно развернул его и начал аккуратно облизывать шоколад острым языком, сложенным в трубочку.
-- Дядя, -- сказал он, -- я понял, что вы добрый человек, дядя. У вас есть бумага и ручка? - Нет.
- Тогда подождите меня здесь минут десять, я очень прошу вас.
Витька юркнул в подворотню. Я ждал его минут восемь.
Он вернулся запыхавшийся, В руках он держал пузатый портфель. Он вытащил оттуда ручку и лист бумаги, вырванный из тетради.
-- Дядя, -- попросил он, -- напишите в школу, что я помогал больной старушке добраться до дому. -- Ты пропустил уроки? -- Дядя, -- ответил Витька, -- мне больно отвечать на ваш вопрос.
Я написал ему записку, и он ушел, напевая что-то веселое.