На протяжении всего ужина, Виллем поддерживал беседу, прикладывая все усилия, чтобы ослепить Шейн и Мелани, флиртуя с одной и очаровывая другую. Серенити напротив, он уделил крупицу скудного внимания, тем самым подтверждая причину её увольнения двум другим женщинам.
Когда Виллем поднёс бокал с вином к губам, Мелани предложила с улыбкой:
— Нам нужно чаще так собираться.
— С превеликим удовольствием, — Виллем улыбнулся в ответ.
Когда миллиардер говорил, он не отрывал томных взгляд от Шейн, от чего дочь Мелани мило смущалась.
Серенити тоже это замечала, что заставило её сердце опять сжиматься от боли.
Если бы только Серенити была немного старше и опытнее, она бы безошибочно узнала, что Виллем делает всё это только ради её же блага.
Но потому что, это было не так, и она была юна и невинна, а Виллем де Конаи был её первой любовью, идея обмана вовсе не посещала её светлый ум.
Вместо этого, Серенити видела, как Виллем смотрит на её сводную сестру, и думала именно о том, что миллиардер и старался изобразить. Она чувствовала именно то, чего он и добивался.
Чувствуя, как раз за разом теряет крупицы себя.
Она слушала их обмен остроумными и изящными шутками, и думала «я никогда не смогу быть такой, как она».
Серенити наблюдала, как они флиртуют взглядами, соблазняют изгибом губ и истина не могла быть ещё более очевидной. Её сводная сестра и миллиардер знакомы друг с другом с той стороны, которую Серенити никогда не познать.
От этого, её сердце дало ещё большую трещину.
Не считая Серенити, Виллем старался не морщиться, когда Шейн наливала себе очередной бокал вина. Он знал её достаточно долго, чтобы понимать, как легко, она может перебрать и начать говорить и делать что угодно.
И как только он об этом подумал, Шейн тут же оживилась:
— Дорогой, а ты помнишь, как пришёл сюда впервые?
Виллем тут же напрягся так же, как и девушка возле него.
Когда миллиардер взглянул на Мелани, та тут же сообразила, что у него на уме.
— Шейн, дорогая, думаю…
Но её дочь тут же продолжила, говоря нараспев:
— Виллем, я уверяю тебя, что ты был единственным мужчиной, который поимел мою голову в доме моей матери.
Сердце Серенити пропустило удар. Неужели… неужели, она правильно поняла Шейн? То ли она действительно подразумевала, как истолковала её слова Серенити?
Первый вечер, когда Виллем был в доме Мелани… также стал их первой встречей, не так ли?
— Вот такой ты особенный, дорогой, — невнятно выговорила Шейн. Успех того, как миллиардер весь вечер флиртовал с ней, ударил в её голову. Для Шейн это значило, что её терпение наконец-то вознаграждено, и миллиардер уже готов сделать ей долгожданное предложение.
И так, она напилась вина, празднуя это событие, игнорируя тот факт, что совсем утеряла чувство меры.
Глядя прямо Виллему в глаза, Шейн промурлыкала:
— Ради тебя, я даже не задумывалась. Просто встала на колени…
Тут же вскакивая с места, Мелани поспешила к дочери, прерывая её откровения.
— Думаю, ты слишком много выпила.
Шейн, смеясь, отмахнулась от матери.
— Ой, не будь такой ханжой. Я рассказала тебе об этом в тот самый вечер. Именно для этого, я прямиком отправилась к тебе в комнату, как только он ушёл.
Серенити побледнела, она отчётливо помнила тот вечер, и Шейн, действительно, была в комнате матери.
— Ох, как же я была впечатлена размером его…
— Дорогая, прошу тебя, это лучше сохранить личным.
Серенити чувствовала взгляд Виллема на себе, но даже ценой жизни, она была не в силах взглянуть ему в глаза. Она онемела от шока, и ненавидела себя за это. В глубине души, она всегда понимала, что миллиардер не мог довольствоваться всего лишь платоническими отношениями с её сестрой.
И всё же, она упорно блокировала те мысли на затворках своего разума. Она упрямо цеплялась за фантазии о том, что они наслаждаются обществом друг друга вдали от спальни.
Но теперь, эта иллюзия была навсегда разрушена.
И она не в силах больше это терпеть.
Серенити попыталась встать.
Но Виллем остановил её.
Его рука нашла её под столом, скрываемый скатертью василькового цвета, он не пускал её.
Останься.
Боль и наслаждение пронзили её с ощущением его прикосновения, но тут Шейн заговорила вновь. Один лишь голос сестры Серенити звучал для неё разрушительно, и каждое новое слово, превращало светлые и нежные воспоминания о первой встрече с Виллемом, в нечто мучительно вульгарное.
Она вспомнила, как Виллем хотел коснуться её волос.
Та ли это была рука, которой он держал голову её сестры, пока та делала ему минет?
Мысль была настолько болезненна, что Серенити попыталась вырвать руку из его хватки, в желании вырваться из реальности, которую обрушила на неё Шейн.
Но хватка только усилилась.
Пожалуйста.
Она потянула сильнее, борясь изо всех сил, чтобы не заплакать. Серенити знала, что была идиоткой. Знала, что это по-детски, но не могла ничего поделать.
Она хотела верить, что между Виллемом и её сестрой не было такого рода отношений. Но теперь, у неё не осталось выбора. Шейн выплеснула правду ей в лицо, и больше не было ни единой возможности избежать боли.
А прямо перед ними, Мелани тщетно пыталась успокоить дочь, которая настаивала на разговоре о длине члена Виллема.
Слёзы жгли глаза Серенити, и она сделала новую отчаянную попытку забрать руку. Ей нужно уйти. Просто уйти.
Но миллиардер не позволял ей.
Его хватка была нерушимой.
Не уходи.
Его большой палец медленно проскользил по костяшкам её пальцев.
Прости.
Назад, вперёд, его палец двигался в такт биения сердца, стараясь залечить раны, но в то же время ещё больше разбивая его.
Ох, как она всё ещё любит его, и это так больно.
Смутно, она осознала, что Мелани пытается поднять дочь с места, и Виллем предложил помощь своих охранников. «Бедная Шейн», печально подумала Серенити, «так напилась в ночь, когда Виллем де Конаи собирался сделать ей предложение».
Ведь для этого он сюда и пришёл, не так ли? Именно поэтому миллиардер и не мог ответить на её чувства взаимностью. Потому что, он не любит Серенити. Возможно, потому что он уже влюблён в Шейн?
Как только Мелани удалось удалить дочь из комнаты, Виллем тут же кивнул остальной охране оставить их наедине.
— Охраняйте дверь, и если одна из них или обе будут возвращаться, дайте мне знать.
— Да, сэр.
И только когда они остались в комнате одни, Виллем позволил себе полностью взглянуть на девушку возле себя. Она была неподвижна, лицо бледное, спина прямая, а глаза решительно сосредоточены на стене перед ними.
— Серенити.
Девушка даже не взглянула на него.
— Его голос был такой же жёсткий и властный, как и хватка под столом. Он знал, что должен отпустить её сейчас... Но не мог.
А она, всё так же молчала.
Мысленно проклиная себя, Виллем отпустил её руку, чтобы прикоснуться к лицу Серенити, и заставить её посмотреть на себя.
Их глаза встретились, и на этот раз, его проклятия посыпались вслух. Видеть боль в её небесно-голубых глазах, было невыносимо, и хоть он и ненавидел её за то, что заставляет его чувствовать вину, там, где её нет, себя он ненавидел ещё больше, что вообще об этом беспокоится.
— Ты не в праве винить меня за то, что было ещё до встречи с тобой, — Виллем услышал своё рычание.
Но она опять молчала.
— Ты тогда была ещё ребёнком, — резко сказал он. — Четырнадцатилетним ребёнком! Откуда я мог знать, что ты вырастешь в … — Он был не в силах закончить эту фразу, и, проклиная себя вновь, отпустил её лицо.
— Я никогда не лгал тебе о нас с Шейн, — выплюнул он.
В ответ, она взглянула на него, и когда Виллем уже решил, что Серенити так и будет мучать его молчанием, она услышала свой голос: