— Мне нужно что-то тебе сказать.
Она тут же подумала о Шейн. Сейчас он скажет ей, что решил жениться на Шейн, от одной мысли о чём, она практически утратила сознание. Хоть Серенити и покинула дом уже, как два месяца, сестра не переставала измываться над ней. Шейн оставляла голосовые сообщения ей на почте, и как больной наркоман, Серенити не могла прекратить слушать каждое из них.
У нас с Виллемом было свидание в Цюрихе. Мы летели его личным самолётом, и он всю дорогу трахал меня в его шикарном салоне. А у тебя было такое с миллиардером? Думаю, нет. Я бы хотела, чтобы у тебя такое было, но знаешь, что? У тебя никогда не будет такой возможности.
Мы с Виллемом часами говорим по телефону, и каждый раз я жду, что он спросит о тебе. Но нет. Кажется, будто вовсе забыл о твоём существовании.
Виллем летит в Грецию, и я уговаривала его встретиться с тобой. Я сказала ему, что ты повзрослела, и уже не будешь такой прилипалой. Голос Шейн стал тише и злобнее, когда она продолжила свой монолог. Я сказала, что не против, если он вновь позабавится с тобой. Сказала, что ему не составит труда вернуть твоё расположение, ведь ты дешёвая, безотказная шлюха, которая решила, что отдать мужчине свою невинность – значит привязать его к себе.
Она полагала, что последние два сообщения Шейн оставила для неё только, чтобы позлить. Но видимо, всё же нет. Потому что, Виллем и правда сидел сейчас перед ней, и пожирал своими голодными глазами, что заставило Серенити сделать два вывода, от которых её мгновенно затошнило.
Первое: он не имеет не малейшего понятия, что Серенити в курсе того, что сама же Шейн уговорила его встретиться с ней, в надежде, что она будет вести себя, как легкодоступная кукла для развлечений.
Второе: осознание этого никак не влияло на её чувства к нему.
Она всё ещё отчаянно любит Виллема де Конаи, и понимание этого разрывало её изнутри.
— Ты меня слышала, Сири?
Она практически вздрогнула, когда он использовал её сокращённое имя. Раньше, оно заставляло её чувствовать себя особенной. Но теперь, она с горечью осознала, что это просто «стиль» миллиардера, как заставить свою каждую любовницу чувствовать себя особенной.
— Я слышала тебя, — удалось выдавить ей, всё ещё избегая его взгляда. Она продолжила с тем же отстранённым тоном. — И слушаю.
«Что-то не так», — подумал Виллем. В манере её разговора, в том, как она до сих пор боится взглянуть в его глаза. В конце раздумий, он обозвал себя глупцом. Ну конечно же что-то не так. Всё было не так, с тех самых пор, как он позволил своему прошлому влиять на его чувства к ней. И если бы не пара, практически незнакомцев, открывших ему глаза на правду о любви, он так бы и пребывал в неведении.
Затаив дыхание, он произнёс:
— Я ушёл от тебя, потому что действительно думал, что не люблю.
Ах. Губы Сири искривились от ненависти к себе.
— Вы не говорите ничего такого, чего я уже не знаю, мистер де Конаи.
Он вздрогнул от того, как она назвала его, но он это заслужил.
— Но то, что ты видела, было не правдой. Шейн не…
— Прекрати, — она не желала слышать его ложь, не хотела, чтобы он подтверждал каждое, сказанное Шейн слово. — Больше не желаю ничего слышать об этом, — она заставила себя взглянуть в его глаза, и ей захотелось рыдать и кричать от агонии, во взгляде Виллема.
Лжец!
Лжец!
Лжец!
Как он может так искусно притворяться, что ему так же больно, как и ей?
— Это ошибка, — сквозь зубы процедила она.
Виллем понял, что Серенити собирается уйти, и резко сказал:
— Стой! — Он схватил её за руку, пальцы крепко сжали её запястье, не давая сдвинуться с места.
Его прикосновение зажгло её. Казалось, что каждая частичка её тела тянулась сейчас к тому месту, где он коснулся неё, желая согреться теплом, которое он излучал. Она дышала, жила, горела ради его прикосновения, и это было так чертовски никчёмно.
Шейн была права.
Она ничтожество.
И ничего не может с этим поделать.
Она желала, чтобы это прекратилось, но не могла. Она любила Виллема де Конаи пять лет. Любила его с четырнадцати лет, и хоть он и вырвал её сердце и растоптал предательством, этого оказалось мало, чтобы уничтожить её чувства к нему.
— Пожалуйста, — голос миллиардера был так же напряжен, как и её, и слышать его мольбу, как она делала тоже самое не так давно, сводило её с ума.
Она безвольно опустилась назад в кресло.
— Отпусти меня, — прошептала она.