— Я всё равно считаю, что он слишком рано обременил тебя беременностью. Это всё ради того, чтобы привязать тебя к себе, чтобы, когда ты одумаешься, и поймёшь, что он тебе не подходит, было слишком поздно и ты не сможешь покинуть его, — даже сейчас, спустя время, Серенити не могла забыть всё то, что пришлось пережить подруге во имя любви. По её мнению, Ставрос Манолис всегда не заслуживал её подругу, и Серенити не собиралась скрывать это от миллиардера.
Как и сейчас.
Серенити услышала, как открывается дверь и, обернувшись, увидела Ставроса, который так же скривился при виде неё.
— Вижу, львёнок уже прибыл, защищать тебя, — пробормотал Ставрос, входя в комнату. Она уже рассказала о моём последнем проступке, не так ли?
— Как ты мог? — Выдохнула Серенити.
Уиллоу покачала головой от умиления.
— Ставрос, когда ты перестанешь её подтрунивать? Она не…
Остальная часть её реплики потерялась в поцелуе, с которым Манолис опустился на её губы.
Когда он оторвался, Серенити залилась густой краской так же, как и его жена.
— Ненавижу тебя, — проворчала Уиллоу. — Знаешь ли, тебе бы не помешало быть немного консервативнее, — но её фиалковые глаза были полны любви и желания, когда она смотрела на Ставроса.
— Это всего лишь поцелуй мужа и жены, — с притворной невинностью произнёс он, присаживаясь на стул около её кровати. — Даже, если я и провинился.
Серенити скорчила рожицу.
— Ха. Ха. Ха, — но она всё равно сдерживала себя не реагировать на шутки греческого миллиардера.
Закинув ногу на ногу, он взял руку жены, и обратился к Серенити:
— Внизу тебя ждёт посетитель мужского пола.
Голова Уиллоу дёрнулась в сторону подруги.
— Одногруппник?
Сердце Серенити бешено загрохотало. «Этого не может быть... Определённо, это не мог быть…»
Одарив девушку многозначительным взглядом, Ставрос ответил жене:
— Это Виллем.
Серенити побледнела. Это был он.
Уиллоу подскочила на месте, и завизжала от радости.
— Я же говорила, что он примчится за тобой, и будет молить о прощении, — но к её удивлению, Серенити яростно начала качать головой.
— Всё совсем не т-так, — она прикусила губу, борясь с чувством возмездия, от одного упоминания его имени. Серенити сжимала и разжимала пальцы, пока не уловила взгляд Уиллов на себе. Она сбивчиво продолжила. — Я р-рассказала т-тебе не всю историю, — тяжело вздохнув, она продолжила. — Мы с ним не просто поссорились из-за Ш-Шейн. Он заставил меня думать, что мы в-вместе. Но однажды ночью, я увидела его… — мысли стали колотить её голову, словно боксёрскую грушу, поэтому Серенити сделала успокоительный вдох. — Уиллоу, я видела, как он выходил из комнаты моей сестры.
Уиллов сдерживала слёзы, а Ставрос сильнее сжал её руку, словно передавая часть своей силы. Она пережила нечто схожее с тем, что описала Серенити в их истории со Ставросом. Но даже, когда она слышала, как человек, которого она любила, трахал другую в соседней комнате, она знала это только потому, что думал, что она предала его.
Но с Серенити и её Голландским миллиардером всё было по-другому.
— Серенити, мне жаль, — беспомощно прошептала она.
Серенити быстро утёрла глаза.
— Всё в порядке. На самом деле, он никогда не говорил мне, — её голос сорвался, — никогда не говорил, что любит меня, — она проглотила рыдания. — Но… заставил поверить, что я единственная. Знал, что я считаю с-себя особенной, к-когда это было… не так.
***
Как только дверь в гостиную открылась, Виллем тут же встал. Но вместо Серенити в комнату вошёл сам владелец дома, который пришёл лично встретиться с ним, чему Виллем совсем не удивился.
— Виллем.
— Ставрос.
Их рукопожатие было кратким, а глаза греческого миллиардера излучали холод.
— Не предполагал, что наша очередная встреча состоится при таких обстоятельствах, — тон Ставроса был мрачным.
«Он знает». Виллем не был уверен, как много Ставросу известно о них с Серенити, но он прекрасно понимал, что друг достаточно осведомлён, чтобы принимать его с недоверием и осуждением.
— Я был глупцом, — откровенно признался Виллем.
Ставрос ничего не отвечал. Вместо этого, он пристально смотрел на друга, и Виллем открыто встретил его взгляд, ничего не тая. Ставрос шумно вздохнул. Боль и сожаление – вот что он видел во взгляде Виллема, но всё равно не мог забыть признание Серенити.
— Как ты мог так поступить с ней? — Потребовал он на одном дыхании. — Ей ведь всего девятнадцать, Боже ты мой.
Жевалки заиграли на лице Виллема.
— И сам прекрасно знаю. По-твоему, я это мог забыть? Думаешь, не думал о том, что лучше бы мне оставить её, исчезнуть без следа из её жизни…