«Кэди! Ты, возможно, помнишь (хотя скорее всего нет), как на днях заглянула в „Преамбулу“.
Я только хочу сказать, что эти слова помогли мне, когда мой мир разрушился. Независимость может быть очень неплохой штукой. Стремись к счастью. Отцы-основатели обеспечили это право. Твой Паркер.
P. S. Кстати, в записке присутствует и скрытый мотив. Ты увезла мой единственный смокинг. Не то чтобы он мог мне вскоре понадобиться, но его место — здесь, в моем баре, на вешалке в офисе. Он у меня вроде домашнего животного или растения, и мне его не хватает. Спасибо».
Ах, смокинг! Кэди про него совершенно забыла, и теперь он валяется скомканным где-то в шкафу. Ей придется вернуться за ним, когда Джексона не будет дома. Сегодня уже слишком поздно, и рисковать не стоит. А вот завтра она может уйти пораньше и отправиться на разведку. Кэди развернула постер. Текст Декларации независимости на плакате, каких пруд пруди в сувенирных лавках. Но здесь слова «стремление к счастью» были обведены кружком из серебристой краски. Она вспомнила, что видела такую надпись среди граффити на стене «Преамбулы». Кэди нашла скотч и, передвинувшись в кресле, приклеила плакат прямо над телевизором — чтобы всегда был перед глазами.
«С твоего позволения, даю этому ход. Съезд завершился, новость может выйти в топ».
Такое письмо Мэдисон прочла, едва проснувшись. Время пришло.
«Доверяю тебе. Давай ход, — ответила она, упражняясь на эллиптическом тренажере в украшенном зеркалами фитнес-зале в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде. — Я готова исполнить свою роль. Будет непросто, но я справлюсь».
Ее подташнивало, но надо было держать лицо. Как танцовщица с файером отдает все силы, чтобы огонь зажегся, так и Мэдисон строго верила в истину: все или ничего. На вечеринке для сбора средств в пользу Арнольда, где так неожиданно появилась миссис Гудфеллоу, один из вкладчиков сказал, что большой риск окупается в истории большими дивидендами. А еще она верила, что скорее может сорвать куш, действуя согласно собственным замыслам, а не по инструкциям.
Когда Мэдисон заканчивала свою пробежку в пять миль на тренажере, сюжет уже шел по «Си-Эн-Эн». Баннер на экране вещал: «Заговор против Гудфеллоу: семь миллионов долларов и обратный отсчет». Мэдисон сделала звук погромче, чтобы послушать Гранта Фоксхолла.
— Циркулировало немало слухов о том, что существует некое движение против Гудфеллоу, однако до недавнего времени явных организованных действий не наблюдалось, — говорил красавчик ведущий. — Но неожиданно оппоненты политика раскрыли свои карты. Организация под названием «Не допустим прихода Гудфеллоу к власти» заявила, что собрала около семи миллионов долларов на то, чтобы перекрыть путь Хэнку Гудфеллоу к власти. Для этого был создан специальный сайт, где демонстрируются ролики и собраны различные материалы, критикующие неугодного им кандидата. Противники Гудфеллоу намекали, что у них есть источник в его команде. Грядущие недели покажут, повлияет ли вся эта история на установившийся рейтинг политика.
Ощущение вины было слегка покалывающим, словно Мэдисон проглотила горькую таблетку, и она быстро переключила канал. Сверху доносились громкие разговоры, звонки, топот ног, что-то упало с грохотом.
Все члены команды, без сомнения, слышали последние новости. Она замерла на месте, приглушив звук. Голос Хэнка скрадывало расстояние, но он был полон ярости.
— Так значит, здесь завелся крот? Кто это? Кто эта мерзкая тварь?
— В том-то и проблема, что мы не знаем, — произнес кто-то. Возможно, Майк.
— То есть вы мне хотите сказать, что здесь у нас крот, прикинувшийся овечкой? — У Хэнка всегда были проблемы с метафорами.
— Ну… в общем, да, — произнес Майк.
— В жизни не имел дела с большими лжецами и подонками! — закричал Хэнк, и она представила себе, как он трясет головой. — Я должен знать, кому могу доверять. Доверие — вот что главное для меня. Это известно мне, это известно вам, и я хочу, чтобы американскому народу это тоже было известно.
В глубине души Мэдисон не сомневалась, что поступила правильно, но с трудом сохраняла выдержку. Как тогда, когда пробовала диету «Мастер Клинз», только теперь ей приходилось еще хуже. Хэнк был хорошим человеком. Но она знала его лучше, чем он сам знал и понимал себя в эти дни. Он не желал слышать ее, когда она говорила, что, возможно, его затея не так уж удачна. И она не могла не думать о сыне, Генри. Недавно он, позвонив, буквально огорошил ее:
— А что происходит с отцом, мама? Постоянная бравада, работа на скандал… Он вещает о покорении стран и народов, но, по-моему, не имеет представления, что происходит в мире.