Глава 3
Что-то было не так. Грегори очень долго лежал в своей спальне, глядя на когда-то ярко-синий выгоревший бархатный полог кровати, и все никак не мог уснуть. Он все время думал о том, что Пиппа через три двери на другой стороне коридора, и все, что ему надо сделать, это пойти к ней…
И он был бы счастлив. Грегори знал, что был бы. Может, на час – примерно столько времени ему понадобилось бы, чтобы вновь вернуть себе здравый смысл. Но это был бы хороший час. Незабываемый.
В том-то и дело, дошло до него в середине ночи. Зачем он вообще уезжал в Америку? Ведь ничего не изменилось. Он по-прежнему чувствует себя в ловушке, в темной, запертой комнате. Но стоило провести одну ночь у Берти – всего одну, и это напомнило ему, что Пиппа, как никто другой, может вновь вернуть ему ощущение легкости.
Грегори был потрясен и напуган. Это бессмысленно. Она леди. И это же Пиппа, несносная Пиппа. Но что-то в ней заставляло его ставить под сомнение свой план жениться ради долга и развлекаться с любовницей.
«Я бы с превеликим удовольствием развлекся с Пиппой». Эта мысль пришла к нему, когда он лежал голый, раскинувшись под мягким чистым одеялом. То платье цвета слоновой кости и поблескивающий медальон в ложбинке между грудей весь вечер сводили его с ума. И Пиппа тоже не хочет за него замуж, так что едва ли он разбил бы ей сердце, если б у них и вправду случилась мимолетная связь.
Но есть еще Берти. И долг. Грегори обещал выдать Пиппу замуж за подходящего джентльмена. Только эгоистичный ублюдок поступил бы по-другому.
– Значит, я хочу быть эгоистичным ублюдком, – прошептал он вслух перед тем, как задуть свечу.
Около четырех утра он наконец погрузился в глубокий сон и во сне слышал какие-то глухие стуки и даже крик «Нет!». Но так и не проснулся до тех пор, пока кто-то не толкнул его дверь. Но и тогда Грегори приоткрыл только один глаз. В комнате кто-то был. Он слышал, как этот кто-то шумно дышит. Слуга с насморком? Наклонился над каминной решеткой, чтобы подбросить угля?
Но потом послышалось сопение, фырканье и цоканье по всему полу. Грегори заставил себя подкатиться к краю и посмотреть на дверь.
Это было нашествие собак, и Грегори вспомнил, что он у Берти и что, должно быть, недостаточно плотно прикрыл вчера вечером дверь и корги протиснулись в щель.
Интересно, как Пиппа выглядит во сне? Как бы ему хотелось заглянуть к ней в комнату, чтобы посмотреть – и еще раз попрощаться.
– Хорошо, что вы разбудили меня, – сказал он мохнатой массе на полу, потом бросил взгляд на окно. День был пасмурным. Со вздохом – потому что сегодня он опоздает, сильно опоздает на загородный прием – Грегори потянулся за часами Берти на прикроватной тумбочке. Крестный вручил их ему вчера в качестве подарка за заботу о Пиппе.
– Зачем мне вообще смотреть на время? – сказал Берти. – Носи их по важным случаям. Они были со мной, когда я впервые встретил твою мать, и потом, спустя много лет, тебя и Пиппу.
– Спасибо. – Грегори сжал в руке отполированный золотой брегет.
Глаза Берти озорно поблескивали.
– Я также предлагаю надевать их, когда Пиппа будет причинять тебе беспокойство.
– Тогда, подозреваю, мне частенько придется носить их, когда она приедет в Лондон, – сухо отозвался Грегори и удалился под кудахтающий смех Берти.
Сейчас Грегори увидел, что уже пол-одиннадцатого. Он чертыхнулся так громко, что собачья свора запрыгала в лихорадочном желании вскарабкаться на огромную гору, которая была его кроватью, и завладеть ею – и им.
К счастью, кровать была без ступенек.
Он сел, свесил ноги вниз и закинул руки за голову, что напомнило ему, как Пиппа обнимала его за спину и шею в саду Элизы год назад и держалась за него так, словно он убежавшая лошадь, которую она ни за что не отпустит. Он вспомнил это лишь позднее, когда уже был в каюте корабля, плывущего в Америку. Каждую ночь вдали от Англии он вспоминал тот поцелуй.
Но теперь ему надо прекратить думать о нем – и о Пиппе в постели. Иначе он не сможет натянуть брюки.
Но мокрые носы, тыкающиеся в ноги, очень быстро вернули его к трезвым мыслям.
– Я опаздываю, – сказал он мохнатой компании, которая была сплошь уши торчком и виляющие хвосты.
Через несколько минут он был готов. Его возница, Оскар, уже, без сомнения, нетерпеливо ждет, и сундук привязан к задку кареты.
В комнате для завтраков никого не было, и Грегори быстро покинул дом.
Когда они выехали на дорогу, пошел вначале мелкий дождь, потом сильнее, и Грегори порадовался своему сухому укрытию и мягкому сиденью. За Оскара он тоже не беспокоился. Они довольно много путешествовали вместе, и Грегори знал, что парень приветствует плохую погоду как вызов своему мастерству возницы. Он следил, чтобы фляжка Оскара всегда была наполнена превосходным ирландским виски маркиза Брейди, а его кучерская куртка сшита из самой лучшей ткани с большими золотыми пуговицами с гербом Брейди, которыми Оскар любил пощеголять на всех постоялых дворах, где они останавливались. Ничем другим он похвастаться не мог – все Шервуды путешествовали в простых каретах без каких-либо знаков отличия.
Грегори закрыл глаза, надеясь на то, что лошади бодры, дорога ровная и что дождь не слишком размыл ее, а мелкие лужи не превратятся в озера.
Убаюканный мерно покачивающейся каретой, Грегори задремал – ведь ночью в конце концов ему не давали спать мысли о Пиппе, – пока дождь не забарабанил по крыше с такой силой, что он открыл глаза и выглянул в окно. Вдалеке он увидел одинокую фигуру, которая брела по краю поля – то ли мальчик, то ли юноша, с большим мешком через плечо, в приплюснутой шляпе, которую он придерживал на голове рукой, и, странное дело, в такой дождь – без плаща. Он шел, согнувшись под порывами ветра, дождь немилосердно хлестал его, и более жалкого создания Грегори еще никогда не видел.