— Что, жалеешь, что до гадёныша своего так и не доехала? — язвительно осведомился он. Я снова перехватила его взгляд. Кажется, он зол…
Замотала головой. Нет, об этом я точно не жалела. Мечты о свободе вдрызг разбились во мне в тот момент, когда я почувствовала тяжесть тела нависающего надо мной Матвея. В тот момент, когда я увидела его взгляд. Голодный, тяжёлый, жгучий. Я не буду свободной. Больше никогда не буду. И если Вандор не выслушает меня… За то, что Стэлла ранила Алекса, он едва не отдал её на растерзание. Если же он не поверит мне, не поверит, что я не виновата в затеянном Матвеем…
Вандора я увидела, едва мы вошли в дом. Одетый, как обычно в чёрное, он встретил нас с Артуром при входе в гостиную и, лишь бегло мазнув по мне взглядом, обронил:
— Собирай вещи. Быстро.
Разум мой отказывался понимать происходящее. Думать о том, что он имеет в виду, у меня уже не было сил. Судя по отчуждённости его тона, по тому, как холодно блестели глаза… У меня в горле встал ком, и я просипела единственное, что пришло на ум:
— Ты меня отпускаешь?
Он вновь посмотрел на меня. Как-то очень странно, внимательно, так, что у меня сжались внутренности. Взгляд его проскользил по моему лицу, голым рукам, груди и опустился ниже, к ступням. Остановился на несколько мгновений, а после опять поднялся к лицу.
— Нет, — отрезал он и, развернувшись, направился к своему кабинету.
— Вандор! — вскрикнула я и бросилась следом. Ждала, что Артур остановит меня, но делать этого он не стал. — Вандор! — догнав, вцепилась в его руку. Дёрнула на себя.
— Сука! — зашипел он и перехватил мою руку за запястье.
Глаза его стали тёмными, а лицо немного бледным. Оттолкнув меня, он выпустил мою кисть. Я вспомнила о выстрелах, о Матвее, о том, как Вандор смотрел на меня в ту ночь, у машины…
— Разве я неясно сказал тебе, чтобы ты собирала вещи?
— Ты считаешь, я замешана в случившемся? — вместо того, чтобы ответить, едва борясь с истерикой выкрикнула я.
— Иди собирай вещи, — повторил он и вновь собрался развернуться, но я остановила его.
— Послушай меня! — всхлипнула я, уцепившись за полу его рубашки. — Я…
— У меня нет времени тебя слушать! — резко оборвал он меня. — Тем более, всё, что мне нужно, я и так знаю.
— Что ты знаешь?! — Я снова дёрнула его. Слёзы, беспомощные и злые, таки брызнули из глаз. — Я понятия не имела… — С губ сорвался всхлип. — Почему я должна собирать вещи, Вандор?! Ты снова решил меня кому-нибудь подарить?! Кому теперь?! Один, второй, третий… Почему каждый считает, что может пользоваться мной, словно разменной монетой?! Захотел — подарил, захотел — передарил… — Шумно дыша, я уставилась на него. Разжала пальцы, отступила на шаг.
— Ты закончила? — холодно осведомился он и, не дождавшись от меня ответа, продолжил: — Запомни, Милана: ты принадлежишь мне. И забрать тебя я не позволю никому.
— Так ты же сам… — Я вглядывалась в него, пытаясь уловить хоть что-то, хоть единую зацепку. О чём он думает?! Что у него в голове?! Как он чувствует?! Что?! Это как тогда, с охранниками? Ради того, чтобы преподать мне урок? Но не слишком ли уже это?! Сумасшествие какое-то… Устроить похищение у собственного отца, чтобы… Нет… — Ты же… — Облизала я соль с губ.
— Иди собирай вещи, — сказал он снова и скрылся за дверью кабинета, оставив меня в полнейшей растерянности, с ворохом растрёпанных мыслей и полнейшим непониманием, что вообще происходит.
Вандор
Отдав последние распоряжения, я посмотрел на часы. Времени почти не осталось, но нужно дождаться Алекса. Стэллу он забрал ещё утром, но в сложившихся обстоятельствах обойтись без его помощи я не мог. Мой отец не из тех, кто спускает подобное на тормозах. Хорошо, что удалось обойтись без потерь и со стороны его людей, и со стороны моих. Правда не уверен, что для него это, в отличие от меня, имеет значение.
В десятый раз мысленно прокрутив всё, что нужно было сделать перед отлётом, я убедился в том, что ничего не упустил. Банковские счета, передача текущих дел, документы. Последнее волновало сильнее всего, однако и тут прошло гладко.
Я опять посмотрел на часы. Минуты таяли одна за другой, но механизм был уже запущен, и изменить что-либо существенно они уже не могли. Стоило мне увидеть заплаканную и растрёпанную Милану, и последние сомнения растворились. Не будет она принадлежать никому, кроме меня. Не отдам её никому: ни отцу, ни этому ублюдку Кондратьеву, ни черту лысому! Оставил бы всё как есть — свихнулся бы к чёртовой матери! Её голые ступни, мягкие волосы. И глаза… Эти синие глазищи, полные непонимания. Как будто я понимаю, что, блять, творю!