Подняв с газона мяч, Алекс кинул его обратно на траву и пнул. Прошёл вперёд и остановился в тени дома.
— Алекс, — окликнул его.
Он повернулся.
— Я с тобой, даже если ты решишь вывернуть эту землю кишками наружу.
— Примерно это я и собираюсь сделать.
7
Проводив выскользнувшую в сад чёрной кошкой Стэллу, я пошла укладывать детей. Сегодня мне особенно хотелось сделать это самой. Было уже темно, дорожки у дома выхватывал только свет фонарей и включенные фары машины Алекса. Доминика уснула быстро. Её кудрявые тёмные волосы рассыпались по бледно-розовой наволочке, а губы приоткрылись. Дыхание было размеренным и сладким.
— Спокойной ночи, мамино Солнышко, — прошептала я, выключая бра. Моё сердце сжималось от любви и нежности к ней.
Она была прекрасна даже в тот момент, когда только-только появилась на свет. Роды были изматывающими, но стоило уставшей акушерке приложить её к моей груди, стоило мне почувствовать её тепло, услышать первый крик, я забыла обо всех мучениях. Разве может мать ничего не почувствовать, глядя на своего новорождённого ребёнка? Мать – нет. А раз так, то к чему думать о том, чего у меня никогда и не было?
Перед тем, как пойти к сыновьям, я посмотрела в окно. Как раз в этот момент к машине подошла Стэлла. Дверцы хлопнули, фары мигнули.
Шесть лет назад мы со Стэллой были двумя потерявшимися, испуганными и израненными зверьками, которых не ждало ничего, кроме унижений и страха. Так я думала тогда. Уверена, что и Стэлла тоже.
Отогнав воспоминания, я пошла в комнату к Дане. Поцеловала его, уже спящего, прикрыла одеялом голую стопу и зашла к Марку. Тот заворочался под одеялом.
— А зачем папе мёртвый дятел? – он тоже уже засыпал. Но, видимо, вопрос мучил его слишком сильно, чтобы отложить до утра.
— Его привёз ему один дядя. А папа… Он забыл про него.
Я поглаживала сына по голове. Кожа у него была бронзовая, как и у его отца. Красивый ребёнок. Когда-нибудь он вскружит голову какой-нибудь девчонке, вроде меня, и та пропадёт в бездне его синих глаз. Я улыбнулась, накручивая прядки отросших волос на палец.
— Лучше, когда птицы живые, да?
— Да, — ответил сын. – Мам… Мне нравится Милка. Только почему её зовут Милка?
— Потому что её зовут Милка, — сказала с улыбкой. – Тебя вот зовут Марк. У каждого из нас есть имя.
— И фамилия, — добавил сын. – И ещё мама. Милка мама Малой, а ты моя.
— Да, — отозвалась негромко, продолжая перебирать его волосы. – И мама.
Вскоре старший сын тоже уснул. Некоторое время я ещё сидела рядом и смотрела на него. Как же много ему ещё предстоит познать. Радости, счастья, горя и разочарований. Но от этого никуда не деться. И даже то, что мамы есть не у всех, как и фамилия, и дом, ему тоже только предстоит узнать. Слава Богу, не на собственном опыте.
Я должна сделать всё, чтобы он понимал – то, что есть у них с Данилом и Доминикой – не данность, а великое благо, щедрый дар свыше. Как и возможность ходить, дышать, говорить. Это подарок жизни, который нужно ценить. Дом, мама, папа, друзья. Любовь. И я тоже буду ценить. Любовь – особенно сильно, потому что только благодаря ей у меня есть всё, чем я живу и дышу. Только благодаря ей у меня есть сама жизнь.
Зайдя в едва освещённую спальню, я кинула халат на пуф у окна. Поймала на себе взгляд Вандора. Лёжа в постели, он опирался на согнутую в локте руку и смотрел на меня.
— Что у тебя опять за дела с Алексом? – Стянула резинку и, взяв расчёску, провела ею по волосам.
Злость на Вандора то проходила, то опять возвращалась. Вот и сейчас я чувствовала лёгкое раздражение, хотя днём оно как будто оставило меня бесследно. Но как только Вандор откинул одеяло, как только я юркнула к нему, «как будто» не стало. И раздражения тоже не стало. Скорее это были остатки пережитого разочарования.
— Мелочи.
— То-то я и смотрю, вы эти мелочи с ним весь вечер обсуждали.
— Вы же со Стэллой тоже что-то обсуждали.
— А кто тебе сказал, что мы обсуждали мелочи? – я игриво поцеловала его в ключицу. – И потом, мы же девочки.
Вандор вдруг схватил меня за плечо и перевернул на спину. Навис сверху. Лицо его оказалось поглощённым тьмой, различить можно было только неясные черты и глаза. Тяжёлый, он прижимал меня к постели и смотрел сквозь темноту, превращая моё сердце в трепещущую в груди бабочку.
Подняв руку, я убрала с его лба волосы. Дрожащими от нахлынувших чувств пальцами провела по линии носа, по губам.
— Давай больше не будем ругаться, Вандор.
Он поймал мою руку. Выгнул пальцы и прикусил кожу. Поцеловал ближе к указательному и прикусил между ним и большим. Я попробовала высвободить руку. Он выгнул ещё сильнее, и я сдалась. Уже сама обхватила его шею и потянула к себе. Тихо застонала, когда он принялся покусывать меня.