Выдернув руку, я обхватила мужа за шею и шире раскрыла рот, отвечая ему. Застонала, подставила губам скулу.
— Как же я хочу тебя! – просипел Вандор. – Шесть лет хочу только тебя. Чуть ли не каждый день трахаю, а хочу не меньше.
— Наверное, плохо трахаешь, — погладила его шею. Вандор больно прикусил мою кожу.
— Плохо? – зрачки были чёрными, а вокруг – холодная синяя радужка.
Я облизнула губы. Его взгляд напугал меня своим неистовством. Скажу ещё что-нибудь, и он возьмёт меня прямо тут, на ковре в холле.
Стоило мне подумать об этом, скрипнула одна из дверей.
— Шестьсот тринадцатый, — шепнула я.
Муж дотронулся до моего рта. С силой провёл пальцем по губам. Наклонился и поцеловал так, что губы стало саднить. Если бы мог сожрать, это бы и сделал. Погладил по ягодицам и стиснул меня. Его член был таким твёрдым, что это не могла скрыть даже одежда. Я задохнулась от той мощи, которая исходила от Вандора. Его наглая усмешка и чёрно-синяя бездна глаз вскружили голову.
— Нашли место, — чопорно фыркнула пожилая леди с пушком серебристо-баклажановых волос на голове. Её обвислые старческие щёки болтались, как пустые мешочки, уголки тонких губ были опущены вниз.
— Изви…
Попросить прощения муж мне не дал. Смерил старушенцию презрительным взглядом и лизнул мою шею, сминая платье на заднице.
— Вандор, — шикнула я.
Он хмыкнул. Ни дать ни взять набрался у своего дружка.
Молча поцеловал и повёл по холлу. Я только и делала, что перебирала ногами, чтобы успеть за ним. Шестьсот тринадцатый оказался самым последним.
— Президентский люкс, — проведя ключ-картой, толкнул Вандор дверь. – Хотя сомневаюсь, что наш президент когда-нибудь решит им воспользоваться.
Мы вошли внутрь, и дверь захлопнулась, отсекая нас от внешнего мира. В коридорчике загорелся свет.
— Ты же решил. Вряд ли он избирательнее тебя.
— В некоторых вопросах точно нет, — муж надвигался на меня до тех пор, пока я не стукнулась спиной о стену. Я оказалась в ловушке, выбраться из которой смогла бы, только если бы позволил Вандор. Волоски на руках приподнялись, инстинкты обострились. Миг, и Вандор припечатал мою правую руку, ещё один – левую.
— И в каких же?
Уголок его губ многозначительно дёрнулся. Медленно он начал поглаживать мои руки – от пальцев вниз, к запястьям. Рывок, и я, ахнув, влетела ему в грудь.
— Хочешь поговорить о нашем президенте именно сейчас?
Вандор обхватил меня за талию.
— Не хочу, — погладила его шею. – Я вообще не хочу о нём разговаривать.
— А чего хочешь?
— Хочу… — над ответом мне даже не нужно было задумываться. – Хочу, чтобы ты любил меня.
— Сейчас?
— Всегда.
4.2
Потянув ленту, он развязал бант стягивающего талию пояса. Платье опало на бёдра, и Вандор принялся задирать подол.
— Без проблем, — руки оказались на коже.
— Ты ужасный, — накрыла его кисти своими, не останавливая – немного придерживая. – Но когда мы ругаемся, Вандор… Не хочу.
Погладила его по лицу. Он взял меня за руку и, выгнув кисть, прикусил четырёхлистник на запястье. Приласкал языком, посасывая кожу, и опять прикусил. Сжал зубами и зверем, искоса, посмотрел на меня. Переплёл наши пальцы и, больше ничего не говоря, развернул меня лицом к стене. Навалился сверху и задрал платье. Грубая ткань его джинсов соприкоснулась с моей кожей, ставшей чувствительной, воспалённой желанием его ласк. Я закрыла глаза, кусая губы, подалась ему навстречу ягодицами.
Вандор издал глухой рык, втянул носом воздух у моего уха. Глубокий, размеренный и откровенный вдох. Ладонь его прошлась по моей спине вдоль всего позвоночника. От ягодиц до самой шеи.
Обхватив горло, он повернул мою голову и стал целовать, покусывая губы. Я отвечала ему, постанывая откровенно и несдержанно. Когда-то я боялась собственных чувств к этому мужчине, теперь же они были главным во мне. Дёрнув вниз трусики, он провёл двумя пальцами по складкам моей плоти. Губы его дрогнули, с моих слетел ещё один стон и тут же вскрик.
— В нашей ругани полно недостатков, — он вогнал в меня пальцы на всю длину. Провернул и погладил изнутри.
Я задрожала мелким бесом. Всхлипнула, застонала, натянулась струной, ловя его движения. Он провернул ещё раз, почти вытащил пальцы и вогнал снова. Подушечками он ощупал меня, принадлежащую ему, бессовестно мокрую, хотя и так знал наизусть.
— Но секса в тебе становится ещё больше. Мне нравятся, как у тебя глаза горят. И не поймёшь, чего хочется сильнее: то ли шею тебе свернуть, то ли поставить к стенке и иметь, пока яйца не треснут.