Дэн все еще находился в прострации, но нашел в себе силы ответить. Я впрочем, тоже. Устроили ему Варфоломеевский день…
Вот это я понимаю – друзья, так друзья! Если они так празднуют его, скажем так, любовную победу, да и то мнимую, то какие они ему «Дни рождения» забабахивают? А что они организуют ему на настоящую свадьбу? На Марс отправят, предварительно купив там кусок территории? Представляю, как они с Гоблином будут лететь в ракете и в иллюминатор будут пялиться, приближаясь к огненной планете.
– Сколько мы тебе красивых слов сказали, парень, а? – завладел микрофоном один из гитаристов.
– Слова ничего не значат! – вырвал микрофон второй музыкант. – Слова – полная фигня! Главное здесь, – он постучал себя по груди – микрофон захрипел от этого звука, и все на пару секунд чуть не оглохли.
– Слова ничего не значат! – завопил теперь и солист с косой черной челкой. – Значат только наши чувства и эмоции! Парень, ты достоин самой классной девчонки! Самой клевой! Самой N запрещено цензурой! N
Ну, так меня еще никто не называл, однако. Это тоже самое, что орла невеличкой-птичкой обозвать – как раз в первом слове содержаться первые две буквы от нецензурного эпитета… Но, в принципе, я не против – прикольно звучит!
– Отлично вам с ней повеселиться! Много романтики и с…
– И сам знаешь чего! – вырвал из рук музыканта-охальника микрофон приличный рыжий.
– Я другое имел в виду! – закричал хулиганским тоном солист – я его и без микрофона услышала. – Эй, дайте Смерчу сказать, это для мужиков самое главное пожелание!
– Не сомневаюсь! – раскричалась на него какая-то девушка. – Заткнись, дебил! Не порть романтику!
– Я не порчу! – возмутился брюнет. – Это реально важно!
Но его уже утащили и, кажется, даже заткнули рот.
– Приколист мальчик, – с искренним восхищением проговорила я.
– Иди к нему! – внезапно велели мне организаторы этого сумасшествия.
– К музыканту?
– К Дэну, – любезно подсказала мне Лида.
– Да ни за что, – отказалась я мгновенно, оцепенев. Не хочу я позориться! Хорошо еще, что сейчас вечер, и народа не так много, как всегда – но все, кто входил и выходил из универа и в универ, смотрели на нас большими глазами, останавливались и начинали снимать на камеры мобильников. Думаю, у них не слишком хорошо должно было это получиться – из-за большого количества людей, потихоньку из полукруга превратившихся в неравномерный по плотности круг.
Заботливые руки Инги толкнули меня, ей помог кто-то еще, и я вылетела вперед, немного неуклюже, зато быстро, едва не попав в объятия Дэна, в это время подошедшего поближе к центру – он потихоньку начал оживать. Но этой проклятой девке, вытолкнувшей меня вперед, я все же успела пообещать «серьезный разговор».
Правда, оказавшись перед Дэном и даже пожав ему руку, я забыла об этом – не каждый день можно наблюдать такое по-детски ошарашенное выражение лица: будто бы маленькому мальчику вместо робота последнего поколения, с дистанционным управлением, подарили огромный домик для Барби – международную радость-мечту всех малышек. Вроде бы и грандиозно, и необычно, и интересно пощупать да посмотреть, что там внутри, да вовсе не нужно: что паренек будет делать с девчачьей игрушкой? Только ломать? Это я по брату знаю, который постоянно посягал на мои куклы, и вообще всегда покушался на самое святое – раздевал их и отрывал головы и руки.
Я, одновременно испуганно – а ведь это для меня совсем нехарактерно – и злорадно глядела на Дэна. Что-то парень бледноват. И руку мою не опускает – держит крепко, как будто видит перед собой не женскую ладонь, а соломинку для утопающего – не желает отпускать, хотя и видит, что это не поможет. Все те остатки смеха, что хранились во мне, мигом исчезли, и я потом долго ругала себя: зачем в этот момент я его пожалела? Зачем? Ведь отлично знаю, что жалость – первая и весьма прочная ступень, ведущая по хрупкой лестнице симпатии к спрятавшейся в ожидании на чердаке любви. А фундамент деревянного дома чувств, стоявшего на опушке эмоций – симпатия, был уже мною построен, только я не помнила, когда сделала это. Может быть, во сне?
– Shit. – Произнес он.
Это слово я поняла сразу.
– Что за дурдом? – одними губами переспросил меня Смерч, так и не отпуская моей руки. Вообще-то он в ступоре был, а вовсе не из-за нежности. Но догадываетесь, как умилилась женская часть присутствующих? О да, они моментально начали судачить: «он так ласково держит ее за руку и не желает отпускать!».