Убрав со стола да вытерев мокрые руки о передник, я закатила пышный рукав, рассматривая лавровую веточку. И не лавровая она вовсе. Листочки редкие и как будто пожухлые, но из-за прожилок чудных красиво выглядят. Стебелек вокруг руки не прямо идет, а вьется. Днем метка золотистым, как положено, отливает, а ночью – серебряным. Странно это, отличается от Вешкиной. Таинственный уж очень муженек. Но не вампир и хорошо. Я проверяла, я ему ночью под нос чеснок пихала. Феноила говаривала, что у многих кровососов аллергия на лук и чеснок. Но тот как спал сном младенца, так и продолжил. Утром только к рубашке долго принюхивался. Я ему на нее настойку чесночную случайно разлила.
Ну, да ладно. Поздно уже, спать пора идти, надо ребенка звать. Выйдя на крылечко, я посмотрела на полную голубую луну, висящую прямо над чернеющим вдалеке лесом. Красота. Вешкин мужик наверняка сегодня с детишками там носиться будет без штанов. На лавочке у избушки мужа не оказалось, зато десяток уток доедающих пирожок был. Ох, и получит этот странька у меня.
Свернув за угол, я заглянула в хлев, где в полудреме стояла брюхатая Пани. Но Лоинела тут тоже не было. Весь двор обошла, как в воду канул, черт хромоногий. Уже когда руками махнула да к крыльцу пошла, вспомнила, что поодаль кучкой сено навалено, где странька валяться любит, вместо того, чтобы работать. Туда и пошла пропаже пилюлей вставлять. Она там и валялась. Ручки за голову закинула, травинку во рту пережевывает да на луну любуется. Не люблю я мысли людские тревожить, да только так и получается. Увидел меня и лежит улыбается. Я ему носком по бедру и пнула. Нечего с рожей такой довольной сидеть. Лоинел рассмеялся, похлопал по месту рядом с собой. Или мазохист, или дурачок. Думается мне, что второе.
Села рядом с тяжелым вздохом. Теперь-то понятно, чего странька в дом идти не хочет: сено теплое, ветерок прохладный, луна свет на пшеницу бросает…Спать тут я, конечно же, не буду. Посмотрела на мужа, тот с улыбкой грустной сидит. Не по себе даже стало как-то. Да вот только не умею я людей приободрять. Понимаю, какое у кого настроение, ложь различать могу, а вот слова утешения найти…Ну, хоть убей, от бабули все переняла. А тут даже причина непонятна. Хорошее надо что-то сказать…
– Шо рожа кислая?
Молодец, Ани. С таким успехом можно белкам в дупло стучать и требовать у них огурцы. Натянула рукава до самых пальцев и отвернула голову. Там, на горизонте без штанов пронесся обернувшийся Вешкин муж.
– Ани…
О, заговорил. Я искренне попыталась сделать самое понимающее в мире лицо, но, судя по тому, как хихикнул муженек, уже второй раз моя попытка проваливалась. Но, он хотя бы улыбнулся.
– Шо?
– Давай не будем разводиться…
Ох, как в груди-то бухнуло. Так и захотелось его за щеку потянуть да обнять крепко-крепко. Приятно мне слышать это. Не тот он муж, которого я себе хотела, но, когда забочусь о нем, даже сил больше становится.
– Еда так сильно моя нравится?
– Очень, – Лоинел рассмеялся, кладя руки на согнутые колени, – и ты нравишься…Давно уже…
– Конечно, я всем нравлюсь.
– Я правду говорю. Я рад был, когда жениться позвала, – муженек покраснел. Я же вновь отвернулась. У самой на щеках румянец разгорался. Как дети малые, все признания эти смущают до ужаса. Не разводимся, так не разводимся, и дело с концом.
Я попыталась встать, но вокруг моего запястья в крепкой хватке сомкнулись мужские пальцы, с силой дернувшие меня назад, из-за чего я, потеряв равновесие, рухнула в сено. Должно быть, оправдывая все непредсказуемые и странные вещи, я ограждала свою мирную и тихую жизнь от чего-то нового. А новое – не всегда есть хорошее. Почему-то эта мысль крепко засела в моей голове, вновь всплывая именно сейчас, когда на меня смотрело совершенно другое лицо. Безумным оно выглядит потому, что так падает свет. Из-за него же и глаза кажутся лихорадочно блестящими. С силой вжимает в сено потому, что супружеский долг никто не отменял, а запястья держит, потому что знает мой характер и то, что я могу внезапно ударить. Все просто. Ведь не может мой инфантильный муженек корчить такие физиономии.
Его дыхание опаляет щеку, губы впиваются напористым поцелуем, сбивающим дыхание и приносящим вкус жеваной травинки. От одного этого поцелуя все тело превратилось в уголек, который бросили в костер. И лишь в эти моменты все мои оправдания жалко меркли и затухали под неожиданно мощным мужским телом нависающим сверху. Разорвав поцелуй, Лоинел отстранился, внимательно посмотрев мне в глаза.