Я покосилась на Лоинела, что допивал уже пятую кружку, которую вновь заполняли до краев.
– Мнения супругов иногда могут не совпадать…Что всегда и происходит. Так что я вам желаю жизни мирной да тихой. Свадьба ваша нам, как третья беременность Вешки – никто ничего не знал, и все произошло слишком неожиданно…Ну, что ты, голуба моя, на меня так смотришь? Злишься на мужа незадачливого?
– Я не злюсь, я тебе глаза сейчас на жопу натяну!!!
– Ну, горька тогда!
Все сорок восемь душ разом начали орать это проклятое слово. И ведь, пока не поцелуешься – не угомонятся, окаянные. Я поднялась из-за стола, развернувшись к страньке, что уже встал спиной к гостям. Тяжело выдохнув, я подняла глаза, готовясь увидеть очередную смущенную улыбку с двумя ямочками, но её не было. Разрывающая позади глотку толпа превратилась в неразборчивое размытое пятно, в центре которого было лишь лицо Лоинела. И он. А вроде и не он. Не глуповатое и наивное выражение, а сковывающий взгляд безумно распахнутых глаз и медленно расплывающийся по лицу оскал. Не видала я такого лица страньки ранее, страшно даже стало. Он на безумца был похож. А вот снова по-детски смущенное лицо, что неуверенно и осторожно касается моих губ, оставляя на них привкус рома. Ну, точно. То я, наверное, выпила чересчур много. Показалось, авось.
– Если я сказал, что не брал – значит, не отдам!
На заднем плане вытанцовывал Гога-козлодер, пряча что-то в своей старой накидке. Рядом с ним кружили два рыбака, шатаясь из стороны в сторону. На столе лежала алкогольная туша священника, которого за рясу грязли собаки. Зажженные фонари освещали грязные столы, на которых не было и половины всех вкусных богатств. Послышался дикий вопль пекаря, и огромная гурьба рухнула наземь, снося стол и стоявший на нем самовар. Вешка бросилась спасать свое имущество. За ней помчался её муж, которого носило, как лошадь на льду.
– Ну, какая ж свадьба без драки… – Феноила закрыла дочке глаза, когда какой-то бедолага в яростном угаре потерял свои штаны.
– Не дружил наш Гога с мылом – в результате стал дебилом, – проговорила Геста, доедая сало с тарелки.
– Вы, голубки, идите до дому, завтра на фингалы боевые посмотрите.
Я бросила еще один взгляд на огромную кучу-малу, посреди которой Вешка отбивалась от всех своих здоровым самоваром. С грохотом рухнул чей-то забор.
Мы шли по ночной дороге молча. Я вертела в руках сорванный стебелек осоки, с улыбкой представляя то, с каким воплем завтра Вешка обнаружит бардак на главной дороге. Яркий месяц освещал поле, бросая на него холодный голубоватый свет. Изредка по пыльной дороге проскакивали земляные лягушки, которых любили ловить деревенские детишки. Ром ударил в голову, и из-за него стало очень жарко, несмотря на ночную прохладу. Обернувшись, я с жалостью посмотрела на Лоинела: тот ведь выпил с кузнецом наравне. Но вместо печальной туши позади довольно бодро шел улыбающийся странька, пыхтя от огромной кучи еды, которую нам всунули в дорогу. Это теперь мой муж? Я окинула его с ног до головы, словно видела первый раз в жизни. Видела б это зрелище моя матушка, давно бы мне по ушам надавала. Какой же он все-таки хрупкий. Авось, забрать у него все эти корзины? Нечего мужику только стадо пасти да под деревом с мечтательным взглядом валяться, пора бы и поработать до пота.
Быстро мы до домика дошли. На его крылечке, привлекая своим светом мотыльков, висел старенький фонарик с догорающей свечкой. Пани в новом хлеву мирно жевала положенный ей клевер, в сарайчике слышалось кудахтанье да гоготание. Открыв дверь, я все-таки забрала у муженька пару верхних корзин, поставив их на кухонный стол. Не чувствую я замужества своего. И избушка новая, и подарки свадебные, и метка на запястье брачная, а все-равно не чувствуется. То, наверно, потому, что не по любви, да и муженек слабенький, хозяйство вести неготовый. Да вот только метку брачную доделать надобно…
Часы ночь глубокую показывали, и я, задув везде свечи, зашла в опочивальню, где уже сидел Лоинел. Тот рубаху снял и сидел красный, как рак сваренный. Худенький такой, но слажен крепко, на ребре одном шрам даже нашелся. На спине у него между лопатками знак какой-то круглый, на татуировку похожий, но не успела я его разглядеть, задул паренек стоявший на прикроватной тумбочке фонарик. Не сразу глаза к полумраку привыкли. Лишь свет от месяца тускло освещал старенький комод, у которого я сняла платье, повесив то на спинку стула. Теперь его дочка моя носить будет, ежели судьбина моя не пацанов выносить.
Сев на краешек кровати, я расплела косу, отбросив волнистые волосы на спину. Не нагота смущает, а ночка первая брачная. Была бы я, может, девицей, в городе взращенной, мялась бы поди сейчас у порога, ратуя на судьбу. Да только народ деревенский знает о жизни скоротечной, а потому к мути, что любовью зовется, спокойно относится. Мне по возрасту положено мужаткой становится, а что муж мой дитя, от сиськи оторванное, то уже дело десятое. Дитя это, кстати, сейчас на груди и смотрело, да с таким удивлением, что я не выдержала и рассмеялась. Странька дернулся и смущенно отвернулся, но штаны спустил. Хотя бы уверенности в нем не занимать. Я боялась, что муженек мой хрустальный сбежит от меня в первую ночь, а Феноила все шутки перемалывала, что странька из-за неуверенности и в дырку-то не попадет, за что, конечно, тут же от Вешки получила. Вот и сидели мы с ним на разных концах постели да друг на друга не смотрели, пока я уже руками не взмахнула. Подвинувшись на простыни, я осторожно коснулась подушечками пальцев спины Лоинела. Его кожа покрылась мурашками. Быстро сделаем дело, да спать будем.