А в следующую пятницу во время семейного ужина увидала так понравившееся мне лицо на экране телевизора.
Выслушав мой рассказ, тетушка всполошилась. На экране телевизора обнажал в улыбке двадцать четыре зуба один из верховных израильских судей по имени Хаим Коэн. Тетушка этого господина судью терпеть не могла за его позицию в деле какого-то Кестнера, но и обожала, как обожают какого-нибудь рок-идола. Душу готова была ему отдать, ощущая при этом, что закладывает ее чуть ли не дьяволу. При этом она не забыла объяснить мне, что место в восьмом ряду слева было ей и мне не по чину и не по карману. Тетушкин абонемент имел в виду как раз тот ряд в конце зала, куда и отправился господин судья, решив безропотно поменяться со мной местами, чтобы не ломать кайф обалдевшей девице явно из новоприбывших и понятно из каких краев. С моей точки зрения, этот акт обозначил его как истинного европейца голубых кровей и того воспитания, какое давала своим избранникам фея-гувернантка Мэри Поппинс.
Тетушка подтвердила, что судья Хаим Коэн и впрямь истинный европеец голубых еврейских кровей. Он и сам не уставал гордиться своим происхождением и воспитанием. Происходил Коэн из столь знатного клана немецких раввинов и банкиров, что даже в самый разгар европейских войн и аншлюсов (речь идет о второй мировой войне), уже будучи адвокатом в подмандатной Палестине, а потом и израильским общественным и государственным деятелем, ухитрялся с большим блеском использовать родовые связи для установления особых отношений с американским, английским и общемировым политическим и научным истеблишментом.
Об этом он пишет свободно и даже несколько хвастливо в объемной автобиографии, названной «Маво иши». Прямой перевод означает «Личное введение», но из желания приблизить название книги к ее содержанию, я бы предпочла «Введение в личность». Хаим Коэн, эстет, эпикуреец, экзистенциалист, образчик израильского (правильнее — немецкого) либерализма и гуманизма, а в первую очередь — эгоцентрист и индивидуалист, тщательно культивировавший себя как особый бренд, отражающий идеальную израильскую личность, именно с таким намерением и писал это свое «Введение», пухлый том, без которого был бы непонятен его основной труд — «Лихьет йеуди» («Быть евреем»).
Насколько я знаю, из многочисленных книг и статей Коэна на русский язык переведен только «Суд над Иисусом», выдержанный в лучших традициях еврейско-христианских апологических полемик. В нем убедительно доказывается, что Иисуса из Назарета по чисто юридическим причинам никак не мог судить еврейский суд, и тем более Сангедрин. Но, на мой взгляд, полезнее было бы перевести основные труды Коэна, которые могут служить лучшим из всех мне известных введением в «израильтянство». И не только потому, что Коэн — талантливый писатель, хотя и этого нельзя отнять, а потому что он сумел сначала стать эталоном секулярной израильской интеллектуальности, а потом умело и эффективно растиражировал этот эталон в качестве образца для всеобщего подражания.
Эта тактика, широко используемая в культуре постмодерна, в нашем случае была, скорее всего, не нарочитым интеллектуальным ходом, а прямым последствием состава личности. Коэн искренне любил своих предков и родичей, свой клан и народ, свои заблуждения и убеждения, достижения и неудачи, дававшие повод для размышлений, свои позитивные стороны, совпадавшие с национальным и общеевропейским категорическим императивом, а также свои чисто человеческие слабости, позволявшие вздохнуть и произнести с саркастической улыбкой: «…человечен, слишком человечен». И пусть Канта во всем этом мыслительном и поведенческом многообразии было больше, чем Ницше, став атеистом, Хаим Коэн отыскал новый и, с его точки зрения, более высокий смысл в категорическом императиве. Ибо теперь изначальную моральную норму устанавливал не кто-то извне, как полагал кенигсбергский мудрец, а сам индивид.
Отметим, что нынешний израильский интеллектуал-либерал выстраивает себя по Хаиму Коэну, оставившему подробную запись собственных интеллектуальных приключений, а также обширную аудио- и видеотеку своих выступлений, лекций, приветственных адресов и некрологов. Коэн был великолепным шоуменом, его обожали журналисты всех родов СМИ, а уж он не упускал случая показаться публике на глаза или быть услышанным. Афоризмы из него так и сыпались. Даже случайное появление судьи Коэна на экране становилось событием. В роли Эркюля Пуаро он мог бы принести любой кинокомпании миллионные прибыли.