Петя никогда такого не видел, чтобы ещё солнце и уже луна. И не знал, что же это — день или ночь? Тогда он схватил в охапку срезанные ветки, хотя их было не так уж много, и быстро пошёл к даче.
Валерий сидел на кровати и читал.
— А, принёс. Ну, молодец, — сказал он, не глядя на Петю. Он был совсем большой, Валерий, и книжка у него была без картинок.
— А где дядя Боря? — тихо спросил Петя.
— Он, может, и не придёт, — ответил Валерий и отложил книжку. — Темно становится.
— Я пойду домой, — ещё тише сказал Петя.
— Подожди. Тася хочет что-то твоей бабушке передать.— И крикнул: — Тася!
— Сейчас! — сразу же откликнулась тётя Тася из комнаты. Окно осветилось, и вокруг светлого окна воздух стал тёмным.
— Тася, Петя уходит! — опять крикнул Валерий и обернулся к Пете: — А ты, собственно, куда спешишь?
Петя даже сам не знал, куда он спешит, но он очень спешил.
От солнца ни краешка не осталось, и небо там было уже тёмно-синим, а половинка луны из белой стала жёлтой, почти такой же, как освещенное Тасино окно.
Тася вынесла лёгонький столик, поставила его возле Валериной кровати и накрыла белой скатертью. А кругом всё темнело: и кусты, и ветки елей, и трава.
— А когда дядя Борис придёт? — опять спросил Петя.
— Придёт, придёт, — ответила Тася. — Иди-ка помоги мне притащить стулья. — А когда Петя вложил замёрзшие пальцы в её тёплую и крепкую руку, нагнулась и сказала по секрету: — Сегодня у Валерия день рождения. Только он забыл. А мы с Борисом помним... — Она засмеялась и обняла Петю за плечи. — Не замёрз, Петушок? Ты что грустный?
— А если только одну ягодку съесть? — спросил Петя.
— Какую ягодку? — не поняла Тася.
— Ну, волчью...
— Волчьи ягоды нельзя есть, — сказала тётя Тася и дала Пете плетёный стул: — На, неси.
Петя донёс стул до сосны, под которой стояла кровать, сел на него и заплакал. Тася испугалась.
— Ушибся, да? Петя, что ты? О корень ногу сбил?
— Я съел одну, — всхлипнул Петя.
— Что съел?
— Волчью ягоду.
— Ну ничего, — сказала Тася. — Живот не болит?
И Пете показалось, что кругом лес, а у них тут домик — маленький такой, круглый светлый домик и очень дружный.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
В домик под лампой залетела белая толстая бабочка. Потом ещё одна. И ещё. Закружились у стекла. Над самой кроватью вылезли из темноты зелёные прозрачные листья — днём они не были такими зелёными и прозрачными. А у сосны, на которой висела лампа, была тёмно-коричневая кора, и в ней — глубокие неровные морщинки, как на земле после дождя от ручьёв.
Может, это улицы и на них кто-нибудь живёт, только кто-то очень маленький?
У Пети никогда ещё в жизни не было такого домика из света лампы. И он всё оглядывался, глядел.
Тася молча ставила на стол конфеты, печенье, потом принесла большой пирог. И улыбнулась Пете секретной улыбкой.
А Валерий лежал на спине, глядел на прозрачные листья над кроватью и молчал. Он не спрашивал Тасю, почему столько конфет и этот пирог.
Потом в темноте, на лопушиной дорожке, засветилась красная точка и стала приближаться. Никто её ещё не видел, только Петя. Он совсем даже не подумал о волках. Потому что там, где была эта точка, что-то чуть позванивало. И Петя знал уже, что это. Но он молчал, потому что, может быть, так было нужно.
Так было секретнее.
На траву их освещенного домика шагнул дядя Борис с гитарой. Он заиграл и запел громко, прямо закричал:
Да здравствует Валерка, Которому тринадцать лет!Валерий засмеялся и захлопал в ладоши.
— Дядя Боря, я тоже помнил про рождение, я только думал, ты не знаешь! В городе все знали, а тут ещё — никто.
— Видишь, и здесь уже знают! — сказала Тася очень весело.
А дядя Борис отошёл в темноту, нагнулся и поднял с земли из-за сосны две корзиночки. В одной были яблоки, в другой — клубника «виктория». Петя сразу узнал.
Тася замахала руками:
— Что ты, Борис...
— Не от меня, не от меня, это от Нины Игоревны, — сказал дядя Борис. — Она сама скоро придёт. Вот допилит Лёку и придёт.
Петя хотел спросить, чем это она его пилит, но тут дядя Борис поднял над головой свою прекрасную гитару и положил её Валерию на кровать.
— А это — от меня!
Валерий даже охнул, даже забыл сказать спасибо. А тётя Тася вдруг заплакала. И отвернулась. Потом засмеялась:
— Боренька, да у тебя у самого ничего нет.
— Зато у меня есть вы! — сказал дядя Борис: Пете очень понравилось, как он сказал — серьёзно. Валерий схватил гитару и стал тихонечко дёргать то одну, то другую струну: соу-зоу-жоу...
— Ты меня научишь, дядя Боря?
— Ну конечно!
Тётя Тася тем временем принесла большой свёрток, и там оказался полосатый джемпер и компас. Настоящий моряцкий компас: такая круглая металлическая коробочка со стеклянной крышкой. А под стеклом стрелка с двумя концами — синим и красным. И она вздрагивает там, внутри, как живая... Петя никогда такого не видел! По компасу можно определять, где север и где юг и куда плыть кораблю, — так сказал Валерий. А ещё он сказал:
— Знаешь, дядя Боря, я этого Петра беру на наш корабль.
— Ну и правильно, — ответил дядя Борис. — Такой человек в море нужен.
Он так и сказал: «нужен». И Петя был рад. Только вот он, Петя, ничего не подарил Валерию. Он думал теперь о газетных человечках, но было жаль Мужа-и-Повелителя по имени Лёка. И так его пилят. А потом, может, Валерию они не понравятся.
— Ты любишь газетных человечков? — спросил Петя.
— Чрезвычайно, — ответил Валерий. — А что это такое?
— Хочешь, я тебе подарю?
— Да ведь ты мне уже подарил. Тася, где наш ВорОн? Дядя Боря, мне Петя утром такого смешного ВорОна подарил!
И правда, ведь был ВорОн!
Тася принесла его в ладонях. Птенец спал. Закрыл глаза и спал.
Потом стал щуриться от света, приоткрыл сперва один глаз, потом другой, потом вытаращил оба глаза — испугался — и вдруг как замашет крыльями, как полетит!
Тася бросилась за ним. Петя тоже. Но он прыгнул в траву и отбежал, потом полетел немножко и опять побежал по тёмной и мокрой траве.
— Гоните от лопухов! — крикнул Петя.
Но птенец уже прыгнул в лопушиные листья.
И всё.
И найти его было нельзя.
Валерий сидел, вцепившись руками в подушку.
— Ничего, — сказала Тася.
— Его съест кошка, — тихо ответил Валерий.
— Тут и кошек нет, — опять стала утешать Тася.
— Он не умеет летать, — сказал Валерий.
— Его возьмут ворОны. Ведь ты знаешь, как птицы учат детёнышей летать? — уговаривала Тася Валерия, будто он плакал.
А он не плакал. Он был большой. И очень жалел птенца.
Петя встал и пошёл к лопухам.
Было мокро от травы, очень темно и ничего не было слышно. Петя поднял лопушиный лист, и второй, и третий. Там было ещё темнее, под лопухами, и пахло землёй, корнями и толстыми стеблями.
Петя всё ждал, что как утром: поднимет лист, а там этот глупый птенец с круглыми глазами! Но птенца не было. Так Петя добрёл до поваленного забора. Он бы пошёл и дальше, потому что Валерий вот так сидел и не плакал, а только тихо говорил. Но тут его позвала Тася.
Петя оглянулся — а там, возле кровати, на столе, горели-полыхали свечечки, воткнутые в пирог! Казалось, что это было всё очень далеко, как будто прошло уже!
И Петя побежал обратно. Потом они пили чай. Петя сидел на кровати, ноги ему Тася укрыла новым Валериным джемпером.
Все говорили, что он, Петя, молодец и настоящий друг, а Петя только глядел на всех. Теперь можно было ничего не говорить: и так его любили. Вот как около мамы — сидишь и молчишь...