Мы успели, может, поезд остановился – не помню.
И поехали дальше…»
Зато вернулась семья будущего писателя из эвакуации одной из первых. Уже летом они покинули Чистополь, где прожили около года. Вызов прислал отец – он хоть уже давно и не жил с семьёй, но заочно помогал ей, в основном благодаря своему положению и влиянию. Помогал деньгами и продовольственными карточками.
Они вернулись в свою квартиру в Сивцевом Вражке. С этим адресом связано всё творческое становление будущего писателя Кира Булычёва, пришедшееся на тяжёлые послевоенные годы. Игорь Можейко уже в те годы был выдумщиком и заводилой. Они с друзьями ходили в походы, создали общество «Кто Во Что Горазд» – сокращённо «КоВ-ЧеГ», все без исключения писали стихи и рассказы, издавали рукописные журналы. Конечно, всё это существовало благодаря той атмосфере, которую создавала в доме мама. Эрнст Ангаров, друг детства писателя, вспоминает:
«Их небольшая квартира в Сивцевом Вражке была Домом Открытых Дверей… Почти всегда, в любое время любого дня, с предупреждением или без, один или с компанией, туда мог войти любой знакомый Игоря или Наташки. Новый знакомый входил – и становился вхож. Если, конечно, Мария Михайловна не находила противопоказаний. В подавляющем большинстве случаев она их не находила. Наоборот! Посреди чуть ли не ежедневной толчеи она, придя с работы, находила уголок и расставляла шахматы, потом выбирала себе партнёра, с коварным выражением лица манила его… И не отыграть положение было даже неприлично».
Квартира была на первом этаже, и с весны до осени окно не закрывалось; это заметно облегчало мальчишескую жизнь – некоторые друзья, чтобы не идти во двор, обходя весь дом, лезли прямо с улицы через подоконник.
Мамины друзья, которые также часто посещали дом, – а среди них в основном были учёные и другие яркие личности – стали для мальчика, росшего без отца, примером мужской доблести… Неудивительно, что в такой обстановке вырос творчески активный человек с пытливым умом.
А ведь времена были голодные, непростые. Мария Булычёва брала работу на дом, она раскрашивала шёлковые платки или диапозитивы для коридоров районных поликлиник – «на гигиенические темы», как потом заметит в своей книге Кир Булычёв. «Конечно, мы с Наташкой не голодали, – пишет он, – а мама порой голодала. И у неё долго ещё сохранялись привычки голодных времён». Так, уже даже в «сытные» времена она не могла есть апельсины – не любила, не приобрела привычки к этим заморским фруктам.
«Бог дал мне изумительную, необыкновенную мать, которой я всем обязан», – признаётся писатель.
После школы Игорь Можейко поступил в Московский государственный педагогический институт иностранных языков им. Мориса Тореза. Поступил не по собственному желанию (поначалу он хотел стать художником, а потом – геологом) – было в то время в Советской России понятие «комсомольская разнарядка». Стране были нужны переводчики, а точнее, разведчики со знанием иностранных языков: хочешь получить высшее образование – учи языки.
В институте Игорь Можейко продолжил активно писать стихи. Строка об этом есть в книге «Альбом для марок» его соученика Андрея Сергеева, много лет спустя, в 1996 году, получившей престижную Букеровскую премию: «Самый ранний приятель в инязе – Игорь Можейко. Лёгкий человек, кое-какие стихи…» Мало того, Игорь Всеволодович возглавил малотиражный студенческий литературный альманах «Наше творчество» – в нём кроме Андрея Сергеева печатались стихи молодого Павла Грушко, который впоследствии прославился прекрасным либретто музыкальной драмы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», с успехом поставленной в Ленкоме Марком Захаровым и вышедшей на киноэкраны. Тогда же Игорь Можейко занялся переводами фантастики. Его первой работой (совместной с однокурсником Леонидом Седовым) на этом поприще стал рассказ Артура Кларка «Пацифист», его напечатал журнал «Знание – сила».
Институт Игорь Можейко окончил в 1957-м. В том же году женился на студентке Архитектурного института Кире Алексеевне Сошинской, ставшей его спутницей на всю жизнь и одним из самых тонких его художников-иллюстраторов.
«Мы познакомились за год до этого, когда я увидел её на вечеринке у общего знакомого, – вспоминал писатель, – вошёл с опозданием, Кира стояла у стены – помню платье с большими карманами, – и я впервые в жизни подумал: я на этой девушке женюсь. А ведь до этого были романы, драмы, но такой мысли не возникало. Мне очень не хотелось жениться».