Посреди комнаты стоял на стуле лобастый белобровый мальчуган лет пяти и самозабвенно кричал:
– Скорей! Стихи придумал! Скорей слушайте! Скорей, а то забуду!
Вокруг него толпились детишки – некоторые были ещё меньше его; самым старшим было лет по девять-десять, не больше. Лобастый открыл рот, как видно собираясь обнародовать своё произведение, но увидел нас, соскочил со стула и кинулся навстречу. Нас тотчас окружили, и в одну минуту мои ребята перемешались с хозяевами.
– Что же ты придумал? – спросила я лобастого малыша.
Он не заставил себя просить и, поднимая белые брови, тараща глаза и забавно округляя рот, продекламировал свои стихи; они, как и их автор (судя по его внешности и интонациям), были в высшей степени жизнерадостны:
А вот ещё:
И ещё:
Ребята – все без исключения: и мои и здешние – громко захлопали поэту, но он, не успев перевести дух, сразу закричал:
– А теперь отгадайте, что такое: не мальчик, а зовут Мишкой, ходит по лесу и ветки ломает?
– Подумаешь, загадка! – прозаически говорит Соловьёв. – Ясно: медведь.
Лобастый мальчишка разочарован.
– Дурак! – шипит Игорю Рябинин и просит: – Ну-ка, загадай ещё.
В ответ раздаётся целый хор голосов: как видно, у каждого есть в запасе ворох загадок. Но лобастый и тут на первом месте – он кричит громче всех:
– Хитрая, рыжая, кур ворует – это что?
В самом деле, что бы это могло быть!
– Белка? – к изумлению товарищей, говорит деликатный Лёша.
Хозяева в восторге:
– Не отгадал! Не отгадал! Разве белка кур ворует? Она сама меньше курицы!
– Коза? – догадывается Лёша.
Снова радостный смех. Соловьёв, не вытерпев, вносит ясность:
– Лиса!
– А что такое – с четырьмя ножками, с двумя спинками, на чём спят? – спрашивает маленькая смуглая девочка.
Теперь мы уже понимаем, как надо себя вести.
– Диван? – высказывает Шура робкую догадку.
– Скамья? – спрашивает Савенков.
– Кровать! – победоносно объявляет девочка.
Когда в комнату снова входит Людмила Ивановна, все мы чувствуем себя старыми знакомыми. Нам только хочется разгадать ещё одну загадку: который Вова Синицын?
– Знакомьтесь, – говорит Людмила Ивановна. – Вот это Егор Вареничев (лобастый стихотворец кивает нам), это Валя Смирнова (она указывает на смуглую девочку, которая загадывала про кровать), это Вова Синицын, это Павлик Волков, это…
Она называет всех детей подряд, но мы уже смотрим только на широкоплечего голубоглазого мальчугана, который, в свою очередь, внимательно разглядывает нас.
– Правильно! – жарким шёпотом сообщает мне Воробейко. – Над губой пятнышко, видите? Я бы его сразу узнал, он совсем такой, как на карточке.
До чего же любопытно видеть моих ребят в этой новой обстановке! Толя Горюнов смущённо поглядывает на крохотную девочку, которая ходит за ним по пятам и время от времени окликает его: «Мальчик, а мальчик!»
– Чего тебе! – решается он наконец.
– А я умею писать букву «у»!
Толя растерян, он не знает, что полагается отвечать в подобных случаях. Зато Кира Глазков, который растёт среди множества братьев и сестёр, Селиванов и Савенков, у которых дома младшие сестрёнки, Лёша, который сам растит своих братьев, и ещё многие чувствуют себя с малышами превосходно. Дима, Саша Гай, оба Воробейко и Боря Левин не спускают глаз с Вовы. Они придвигаются к нему, и я слышу, как завязывается разговор:
Дима: Тебе тут хорошо?
Вова: Хорошо.
Боря: А если придётся уехать?
Вова (недоумевающе): А зачем мне уезжать?
К ним подходит Шура, садится на скамью, притягивает к себе Вову. Мальчик немного удивлён, но держится попрежнему просто и непринуждённо.
– Вы их учитель? – спрашивает он Шуру.
– Нет, я просто приехал к ним в гости. Сначала к ним, а потом вместе с ними – сюда, к вам.
– А вам у нас нравится?
…Потом мы пьём чай. Гостей гораздо меньше, чем хозяев, но каждый детдомовский малыш непременно хочет сидеть рядом с кем-нибудь из нас. Наконец мы рассаживаемся.
Перед каждым дымится на тарелке горячая картошка, и это очень кстати: все мы – и лыжники и не лыжники – нагуляли отличный аппетит.
Дав ребятам отдохнуть после еды, мы с Шурой начинаем торопить их домой. За окнами уже сгущается синева сумерек. Пора прощаться.
Ребята нехотя одеваются, разбирают лыжи.
– Прощайте, до свиданья, приходите ещё! – несётся нам вслед.
И снова – лес, поле, полутёмный вагончик «кукушки», пересадка в Болшеве… За окном смутно мелькают высокие силуэты сосен, усыпляюще стучат колёса… Ребята притихли.
Они, как и я, взволнованы. Только что у нас на глазах повернулась человеческая судьба, судьба мальчика Вовы Синицына и незнакомого инженера из города Сталино. Теперь они будут жить вместе.
– Прямо как в книге, – вздыхая, говорит Борис.
– Александр Иосифович, – вдруг спрашивает Дима, – а если бы этот Вова Синицын оказался не тем, не сыном вашего товарища, – что тогда?
– Мне Григорий Алексеевич сказал: «Всё равно привези, будет сыном», – отвечает Шура.
ОХОТНИКИ ЗА МАРКАМИ
На другой день только и разговоров было, что о поездке в детский дом. Вопросы так и сыпались: «Какой из себя Вова?», «Знает ли он, что нашёлся его отец?», «Много ли ребят в детском доме?», «А когда Александр Иосифович опять туда поедет?», «А мне можно будет с ним поехать?», «А мне?», «А мне?», «Эх, зачем я пошел вчера в кино!», «А я-то! И чего меня как раз на каток потянуло!..»
Те, кому не удалось накануне поехать в Болшево, горько жалели. Даже Морозов огорчился. Но зато он принёс альбом с марками. Он слышал, как Шура напомнил о марках Кире, и, видно, решил показать свою коллекцию.
У Киры на парте тоже лежали тщательно завёрнутые альбомы.
– Да разверни, покажи! – каждую перемену приставал к нему Борис.
Мягкосердечный Кира только качал головой: его коллекцию ребята видели десятки раз, но сегодня дело слишком серьёзное, и он неумолим. А Андрея никто и не просит: все знают, что до назначенного часа он ни за что не покажет свои сокровища.
Кира и Андрей ревниво поглядывали друг на друга. Нетерпение остальных возрастало с каждым часом. К концу последнего урока я стала побаиваться: вдруг что-нибудь помешает Шуре зайти к нам как раз сегодня, когда его так ждут? Но он пришёл, как обещал, минута в минуту, к последнему звонку.
– Глазков марки принёс! И Морозов тоже! – вместо приветствия крикнул Борис.
Андрей первым развернул свою коллекцию.
Сначала шли марки Тувинской республики. Тут были квадраты, треугольники и ромбы – голубые, зелёные, алые, коричневые. Были удивительно красивые виды: тонко вычерченные ели на фоне далёких снежных гор, озёра, уснувшие среди крутых берегов. Много было всяких зверей: белка с пушистым хвостом; изогнувшаяся всем гибким, пружинистым телом, готовая к прыжку куница; презрительно выпятивший нижнюю губу верблюд; огромный бык с широко расставленными рогами; хмурый медведь, который, кажется, неуклюже и решительно шагает прямо на нас. А вот целые сценки. Воины и охотники бешено мчатся на конях. Охотник с арканом остановил на бегу и поднял на дыбы огромного лося с ветвистыми рогами. Рыбак, упершись коленом в борт лодки, поражает острогой большую рыбину, взметнувшуюся над водой. Ещё охотник – он пронзает копьём медведя. Стрелок до отказа натянул тетиву своего лука. Караван верблюдов в пустыне. Мастерица трудится над большим узорчатым ковром. А вот и острокрылый самолёт несётся высоко в небе. Жизнь, труд, поэзия целого народа отразились в этих разноцветных кусочках бумаги с аккуратными зубчатыми краями.