Отвечая урок по географии, Валя вдруг останавливался и беспомощно говорил:
– Дальше я не помню, забыл.
– Припомни, подумай, – спокойно предлагал Алексей Иванович.
– Нет, я всё равно не вспомню. У меня плохая память, – уверял Валя чуть не со слезами в голосе.
– Но ведь ты же запомнил первую половину урока?
– А дальше забыл. Нет, я не вспомню, я знаю, что не вспомню…
Ясно было, что в такие минуты зелёная, коричневая и синяя краски на карте сливаются для него в сплошное, ничего не значащее пятно и он, пожалуй, вправду не отличит Чёрное море от Белого. И тут мне одной никогда бы с ним не справиться, не приди на помощь все учителя.
Идёт урок арифметики. Лидия Игнатьевна проходит по рядам. Мальчики склонились над тетрадями и напряжённо работают. Сначала и Валя, как все, погружён в задачу. Но вот он отодвигает тетрадку и начинает чертить что-то на промокашке. Лидия Игнатьевна подходит к нему.
– Почему ты не работаешь? – тихо спрашивает она.
– У меня ничего не выходит, – хмуро отвечает Валя.
– Не может быть. Должно выйти. Подумай ещё.
– Всё равно не выходит, я уже пробовал.
Лидия Игнатьевна берёт в руки тетрадку.
– Начал ты верно, – говорит она. – Только проверь вычисления вот здесь и здесь…
Валя снова углубляется в работу. Иногда он поглядывает на Лидию Игнатьевну, и она кивает в ответ. После каждой сколько-нибудь сложной задачи Лидия Игнатьевна спрашивает: «Кто решил иначе? Как можно решить другим способом? А какой способ решения правильнее?» И тут нельзя просто сказать наугад – этот или тот, потому что сразу последует: «Докажи почему».
Каждый, кто сидит в классе у Лидии Игнатьевны, должен думать и иметь своё мнение, и каждый готов к тому, что его сию минуту спросят.
Я вижу, как Валино лицо снова затуманивается. Он тяжело вздыхает и откладывает ручку, но обратиться к Лидии Игнатьевне, как видно, не решается. Она сама подходит к нему и, наклонившись, говорит тихо:
– Не знаешь, что делать дальше? Но ведь ты почти кончил. Вот взгляни: нужно превратить тонны в килограммы, и тогда…
– Погодите, я попробую, – перебивает Валя.
Минуту спустя слышен его торжествующий голос:
– Вышло! Сошлось с ответом!
– Ну, конечно, вышло. Понятно, сошлось с ответом, как же иначе? – спокойно говорит Лидия Игнатьевна.
– Марина Николаевна, – сказал мне Валя однажды, – ко мне ребята пристают.
– Какие ребята? Наши?
– Нет, из пятого «А».
– Как же они пристают?
– Толкаются. По голове щёлкают… – Он замялся было, но потом чистосердечно признался: – Я один раз даже заплакал. Вот вы посмотрите на переменке – прямо проходу не дают.
«Милый друг, – подумала я, – посоветовался бы ты с Борисом, он бы тебе сказал, что нужно делать в таких случаях!» Вслух я сказала:
– Хорошо, я поговорю с ребятами.
В самом деле, стоило Вале пройти по коридору, как из соседнего класса с воплем «Лавров идёт!» выскочили двое ребят, загородили ему дорогу, и тот, что был повыше, привычно нацелился, чтобы щёлкнуть его по макушке. Валя втянул голову в плечи и беспомощно оглянулся. Я подошла и резко сказала ребятам, чтобы они больше не смели его трогать.
– Почему ребята из пятого «А» задирают Лаврова? – спросила я Борю.
– Знаете, Марина Николаевна, Лавров верещит, верещит – просто смешно. Они не колотят его, только щёлкают. И чего он на них смотрит, не понимаю…
«Не сомневаюсь, что ты не стал бы на них смотреть», – подумала я, выслушав это исчерпывающее объяснение.
Дня три прошли спокойно, а потом Валя вновь подошёл ко мне и сообщил, что Андреев и Петухов из пятого «А» стали привязываться к нему на улице: «Если видят, что я иду один, без наших, сразу начинают приставать. И бегут за мной до самой школы. А как увидят кого-нибудь из наших – Рябинина или Воробейко сразу отстанут».
Не могла же я сказать ему: «Дай сдачи!» А как раз это мне и хотелось посоветовать. Подумав, я сказала дипломатически:
– А ты не позволяй обижать себя.
– Хорошо. Я буду ходить из школы вместе с Воробейко.
– А если Воробейко заболеет и не придёт в школу? Попробуй сам защитить себя.
– Попробую, – сказал он со вздохом, и я почувствовала, что ему далеко не ясно, как это сделать.
Помолчав, он добавил:
– А вы бы видели, как они Воробейку боятся! Петухов только заметил его – и сразу бежать. А Саша ему закричал: «Эх, ты, молодец против овец!»
Валя сказал это с истинным удовольствием. Как видно, он не усматривал ничего обидного для себя в словах Саши и даже не задумался, кто же тут играл роль «овец».
Прошло ещё несколько дней.
– Ну как, Валя, – спросила я с некоторым беспокойством, – Андреев и Петухов всё еще пристают к тебе?
– Нет, больше не пристают. Знаете, Марина Николаевна, они ко мне полезли, а я им как дал! – они и отстали.
Он сказал это с гордостью, как человек, который никому больше не позволит щёлкать себя по макушке.
Трудное у меня было положение в ту минуту. Что сказать? Не хвалить же Валю за то, что он «дал» обидчикам!
– Знаете, мне очень хочется записаться к вам в кружок, – сказал однажды Валя, глядя на Лёву с неуверенностью и надеждой.
– За чем же дело стало? Запишись
– Но ведь я ничего не умею.
– Вот и научишься. Видел бы ты, как Левин или Лабутин начинали работать в кружке! Тоже ничего не умели. Сколько Левин добра перепортил – беда! А Ильинский такую кособокую полку для книг сделал, что на неё приходили любоваться из всех классов: книги на ней нипочём не стояли, всё время валились на сторону.
– А Гай много умел?
– Много умел один Рябинин. А остальные ничего не умели. В точности как ты.
Валя пришёл на занятия кружка. Для начала Лёва поручил ему простую работу: сделать книжку-самоделку для нашей классной библиотеки. Надо было вырезать из «Пионерской правды» печатавшуюся тогда повесть и наклеивать вырезки подряд на сшитые вместе большие листы плотной бумаги.
Ребята столпились вокруг Вали, но через несколько минут Савенков твёрдо, тоном, не допускающим возражений, сказал:
– Разойдитесь, чего уставились? Это вам не цирк, – и сам сел рядом.
– Давай я тебе покажу, – продолжал он ворчливо. – Гляди, как надо делать. Не так, не так! Эх ты, чучело, руки-крюки! Вот видишь как? Теперь сам попробуй…
Всё от начала до конца Валя проделал сам: и вырезывал, и сшивал, и клеил. Вымазался при этом вплоть до ушей и кончика носа. Книжка получилась не то чтобы образцово аккуратная, но крепкая: величайшее усердие «переплётчика» чувствовалось в каждом стежке, в каждой из бумажных полосок, которыми вдоль края приклеивались к каркасу газетные вырезки (Левина выдумка: у нас самый текст самоделок клеем не мажут; выходит аккуратнее: не промокает бумага, не тускнеет шрифт).
– Вот, стоило только взяться – и дело пошло, – сказал Лёва.
– Моя первая книжка-самоделка была куда хуже! – весело вспомнил Гай,
Валя посмотрел на него недоверчиво.
– Верно, верно, – повторил Саша, – куда хуже: у меня от клея получались грязные полосы. Лёва даже не принял работу. Правда, Лёва?
– Правда, – подтвердил Лёва. – Словом, молодец, Валя. В следующий раз получишь работу потруднее.
– Постановили: признать, что книжке красоты ещё не хватает, но она и без красоты сто лет проживёт, – оценил первое Валино творение старший Воробейко.
А через несколько дней Валя принёс в школу новость:
– В Доме пионеров открылась выставка. Там есть кружок вроде нашего, только наш без названия, а тот называется «Умелые руки»!
– Из какой школы? Мальчики там или девочки? Что там выставлено? – наперебой спрашивали ребята. Всем хотелось знать, что за умелые руки и что они умеют делать такое, чего не умеют они.