Мама замолчала, а потом я услышала всхлип и не смогла сдержать и свои слезы.
— Но что, если он не умер, и мы увидим его снова.
— Миа. Этого не произойдет. Пожалуйста, вернись домой. Я умоляю тебя! — разрыдалась она. — Нам нужно похоронить сына.
Я недооценивала свою мать. Вместо того чтобы расклеиться от потери, она пыталась помочь мне справиться с моей болью. В этот момент я почувствовала, как с моих плеч упал огромный груз. Она была права во всем. Знала, что будет нелегко, но через это надо пройти.
Это не делало мой выбор легче. Как и Мак, я любила своего брата, хотя, возможно, была причастна к тому, что он встал на этот путь, и делала еще множество ужасных вещей. Но я не могла отступить, основываясь на том, что другие люди посоветовали мне принять ситуацию такой, как она есть. Это все равно, что вы прикажете матери перестать любить своего ребенка, потому что он совершил преступление. Любовь так не работает. Что касается Джастина, то я понятия не имела, что он сделал или не сделал, я следовала за тем, что говорит мне мое сердце, а оно говорит мне: «Джастин — хороший». Иногда хорошие люди совершают плохие поступки. В этом мире нет безгрешных людей. Совсем. Но разве не в этом заключается любовь семьи? Любить несмотря ни на что. Иначе бы очень многие из нас, совершив что-то нехорошее в прошлом, были бы потеряны без права на искупление. Любовь вытаскивает нас из нашей тьмы. Лечит раны и исцеляет от боли прошлых ошибок. Так что, возможно, моя истинная цель состоит именно в этом? Быть достаточно храброй и продолжать любить того, кто, по мнению других, этого не заслуживает. Только теперь мне предстояло выбрать того, кто, по моему мнению, заслуживает второго шанса.
— Миа? Ты тут? — услышала я маму.
— Прости. О чем ты?
— Я почувствую себя намного лучше, как только ты вернешься домой. Где ты?
— Я… — черт, чем меньше она знает, тем лучше, но у меня уже не было сил лгать. — Я прилечу первым же рейсом. И позвоню тебе перед вылетом. Хорошо?
— Эмм… ладно, — мне кажется, она знала, что что-то происходит, и что я не собираюсь посвящать ее в детали. — Тогда мы скоро увидимся. Мы тебя любим, детка.
— Я тоже вас люблю.
Я повесила трубку и уставилась себе под ноги, размышляя о Джастине. По мере своего взросления он становился все больше похожим на мать. Особенно в самоотверженности. Что же могло сбить его с верного пути? И могла ли я повлиять на произошедшее, будь я в курсе?
Вот оно! Я смогу спасти их обоих!
Мое сердце сжалось. Просто я была слишком измотанной и подавленной, чтобы рассмотреть другие варианты. Если я смогу «увидеть» этот момент, то сама смогу изменить исход его судьбы.
По крайней мере, я на это надеялась.
Подхватив подол платья, я выбежала из комнаты, не беспокоясь о все еще мокрых взлохмаченных волосах. Надеясь, что тот, кто был мне нужен, сейчас находится в комнате Кинга, я побежала туда.
— Стефанос! — закричала я, толкая дверь.
Кинг, обнаженный по пояс, одетый только в свои черные джинсы, без сознания лежал на кровати, а Стефанос в своей полицейской форме стоял около его кровати и разговаривал с незнакомым мне мужчиной, но, судя по всему, с кем-то из своих родственников.
— Стефанос! Камень у тебя? — ведь последнее, что я слышала, это то, что Кинг заполучил его вместе с Вауном и притащил сюда.
Стефанос посмотрел на меня, наверное, удивляясь, почему я так взволнована.
— Да. Ты выбрала? — спросил он, кивнув.
Я кивнула ему в ответ и протянула руку:
— Отдай его мне.
Стефанос, видимо, ждал ответа, но, так и не дождавшись его, сузил свои карие глаза, посмотрел на мою руку и вытащил камень из кармана, протянув его мне.
Я посмотрела на переданную мне вещь и поразилась тому, что камень приобрёл свой собственный цвет, как будто у него была душа. Он стал красно-черным. Цвета боли и смерти. И это имело смысл, ведь, если задуматься, он был связан с Кингом, и эта связь окрепла после его смерти.
Я села на кровать, всматриваясь в красивое лицо Кинга. Даже теперь, учитывая все, что я знала, было сложно поверить в то, что он не совсем человек. Но внутри него шла война. Между его душой и его проклятием. Протянув руку, я провела ладонью по его щеке.
— Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить.
Теряя последние крохи терпения, Стефанос обернул ладонь вокруг рукоятки кинжала, торчащего из шеи Кинга.
— Готова?
Я посмотрела на него и кивнула.
Закрыв глаза, я посмотрела на камень, лежащий в моей руке, и, сосредоточив в ней всю свою энергию, сжала ладонь.
Пожалуйста, пожалуйста! Давай же!
Но через пару минут я поняла, что камень даже не треснул.
— Чего ты ждешь? — спросил Стефанос.
— У меня не получается его сломать.
Стефанос вновь сузил глаза, а потом перевел взгляд на своего родственника, все еще стоящего у двери.
— Принеси ей молоток.
Я смущенно улыбнулась:
— Прости.
Стефанос продолжал смотреть на меня с прищуром, и я, наконец, поняла, почему, хоть они и ненавидят меня, все равно не вредят мне. Все потому, что из-за проклятья счастье Кинга они ставили выше своего собственного.
— Клянусь, что я хотела только, чтобы Спирос защитили Каллиаса.
Стефанос наклонил голову:
— Ты прокляла нас с помощью куска камня.
Я поморщилась. Я не могла разорвать их проклятье, не разорвав проклятье Кинга.
— Пока он жив…
— Прости. Мне правда жаль, — решение проклясть Спирос было принято спонтанно, но это меня не оправдывает.
Тем не менее. Мне нужно все исправить.
Через несколько минут вернулся родственник Стефаноса, неся в руке старый молоток. Он передал его мне, и я встала на колени, держа камень между двух пальцев, как гвоздь.
Я посмотрела на Стефаноса:
— Готов?
Он кивнул.
Ну, поехали.
Я ударила по нему молотком, и камень разлетелся на тысячи крошечных осколков. Я подняла глаза, и Стефанос вытянул кинжал из шеи Кинга. Мы обменялись взглядами, а потом посмотрели — он на кинжал без единого следа крови, а я на разбитый камень.
— Почему ничего не происходит?
— Дай мне секунду, — я подняла ладонь вверх и закрыла глаза.
Пожалуйста, вернись ко мне. Умоляю тебя!
Я направила каждую свою мысль, каждое воспоминание, каждую каплю любви на Кинга. На моего короля, греховно соблазнительного мужчину, на бесконечно сильного человека, бесстрашие и преданность которого не знает границ. Он был не из тех людей, кто будет мешкать перед выбором: убить или быть убитым; он будет действовать абсолютно безжалостно, если того будут требовать обстоятельства. В какой бы ситуации он ни оказался, он не просил ничьей жалости. Он использовал боль и печаль в свою пользу, контролируя все, что с ним происходит. Я не просто любила Кинга. Я восхищалась им.
Из самого центра груди Кинга будто бы выплыло цветное облако. Фиолетовый цвет быстро сменился сначала на красный, а затем на синий и стал испаряться прямо на моих глазах.
— Что происходит? — спросил Стефанос.
— Думаю, это работает, — цвет Кинга стал ярко зеленым цветом жизни. — Он возвращается.
Но как только я произнесла эти слова, цвет стал темнеть.
— Вот черт! — я не знала, что сказать.— Я выбираю тебя! Я выбираю тебя! — закричала я, но его цвет продолжал угасать.— Нет! Нет! Черт, Кинг, ты не можешь так со мной поступить.
Испугавшись, я вскочила и прислонила ладони к его лицу.
— Кинг? Ты слышишь меня? — я посмотрела на Стефаноса. — Что же не так? Что я сделала не так?
Мы не могли зайти настолько далеко и потерпеть неудачу. Не могли.
— Ну же, Кинг! Ты высокомерный, упрямый ублюдок! — я стала трясти его за плечи. — Я выбрала тебя! Я вернула тебе жизнь! — но его лицо постепенно становилось пепельно-серым.
— Нет! — рыдала я. Почему это не сработало? — Ты не можешь уйти! Я так тебя люблю!
Я поцеловала его прохладные губы и припала лицом к его груди.