Скоро я сидела в его квартире, укутавшись в теплый плед. После всего пережитого меня бил мелкий озноб.
Уютная студия содержала в себе минимум мебели и максимум картин, кисточек, мольбертов, красок, всего того, что так необходимо художнику и названий чего я не знаю.
Димка не врал. Он по-настоящему талантлив. Я не разбираюсь в живописи, совершенно не понимаю, чем отличается импрессионизм от авангардизма, но вижу, что его работы - это красиво. Как-то искренне, душевно, тепло.
Сам художник хлопотал у барной стойки, заменявшей кухню. Я видела лишь его спину в клетчатой рубашке. Его волосы, плотно стянутые в хвост черной тонкой резинкой, сияли под искусственным светом дневной лампы. Полупрофиль, резко очерченный гранью света и тени, виделся каким-то незнакомым.
- Ну как ты, успокоилась? - он подал мне бокал чего-то горячего и ароматного.
- Ч-что это?
Он усмехнулся моей нервной дрожи.
- Глинтвейн.
Вкусно. Если он еще и готовить умеет, то я сочту его неземным существом окончательно.
- Ты есть хочешь?
- Очень.
- И я. Только повар из меня не важнецкий, так что не обессудь.
- М-может, л-лучше я?
- Ты? - он засмеялся. - Всю посуду мне перебить решила?
И ушел обратно к своей стойке.
Я отпила ароматного вина и прикрыла глаза. Какое же это блаженство, когда кто-то о тебе заботится, жалеет.
Еще ни один парень не готовил мне ужин.
Усталость оставалась во всем теле еще долго. Она медленно текла по венам, тяжестью сдавливала виски, легонько кололась в кончиках пальцев. Так бывает, когда переживаешь что-то плохое, когда долго плачешь, или волнуешься. Нервные клетки неминуемо мстят нарушителю собственного покоя. Врачи часто говорят, что они не восстанавливаются.
Нет. Не правда. Не восстанавливается человек - их владелец. Любая ссора, любой стресс, крики и даже слезы по мелочам остаются с нами навсегда. Тело помнит каждое страдание и повторяет его раз за разом. "Мне физически больно от твоих слов..." - теперь понимаю, каково это.
Я перебралась с дивана к барной стойке. Дима с гордым видом сообщил, что ужин готов.
- Вот, прошу, - он поставил передо мной тарелку.
- Димка, это же шедевр!
- Мой скромный талант творить прекрасное, - развел руками художник.
На тарелке лежало настоящее произведение искусства. Яичница с двумя аккуратными желтками, один из которых был солнцем, а второй спасательным кругом на борту кораблика. Диме удалось кетчупом нарисовать целый морской пейзаж.
- Ну как ты?
Я отщипнула кусочек хлеба и неуверенно хмыкнула.
- Не знаю еще. Ощущение, как будто меня избили.
- Как именно избили? - невзначай спросил он.
- В смысле?
От неожиданности вопроса я чуть не выронила вилку.
- Ну, - Дима мечтательно закатил глаза к потолку. - Избить могут по-разному. Например, легкий вариант - это толкнули и ударили в глаз - считай отделался испугом. Если изобьют посильнее, то будет кровь, ссадины, сотрясение мозга. Следующая ступень - это переломы. Знаешь, самые страшное, если сломают ребро. Дышать и двигаться просто невыносимо становится, каждый глоток воздуха дается с трудом. Могут, конечно, и тяжелые увечья нанести - разрыв внутренних органов, кровотечения, реанимация. Сюда я бы еще приписал тяжелые металлические предметы и камни. Про орудия пыток умолчу - это чересчур. А вот арматура бьется больно и шрамы потом остаются. Но - нет, вру! - самым распространенным оружием была и остается бита. Глядя на нее как-то сразу появляется такое дикое желание бежать. Так что, как тебя избили?
Я сидела, замерев с недонесенной до рта вилкой, и круглыми глазами смотрела на Димку.
Говорят, все творческие люди в какой-то мере шизофреники, но, мне сдается, еще садисты и маньяки.
- Наверное, со средним ущербом.
Он мягко улыбнулся.
- Значит, скоро переломы срастутся, а ссадины затянутся свежей кожей. Правда, чуть медленнее, чем физические, но все-таки заживут. Ты чего не ешь? Совсем невкусно?
- Нет, все отлично, вкусно. Просто ты так правдоподобно говорил об избиениях.
- Понимаю, тема не из приятных. Зато прочувствованная на себе.
- Серьезно?
- Абсолютно. В школьные годы травматология была моим вторым домом. Так что о ранах я знаю все. О физических тоже.