– Кто ли есть. Здравствуйте, а здесь живет Алексей Семенов? – Крикнул Борис.
– Я Алексей. – Не сходя с крыльца, отозвался мужчина. – А вы кто?
– Вы же возите грузы? Или нам стоять тут всю ночь?
– А, сейчас!
Семенов сбежал в тапочках на босу ногу с крыльца и провалился в сугроб. Послышалась заковыристая ругань, которую охотно поддержали собаки. Наконец, калитка распахнулась.
– Проходите. Ой, барышня, извините, со двора-то не видно, кого черт принес… Ой! Снежища намело, не успеваем убирать!
Мы прошли в теплую прихожую и отряхнули с курток снег. Снимать верхнюю одежду ни я, ни Борис не стали.
– Так вам чегой отвезти? – Поинтересовался он, едва мы вошли.
– Отдел безопасности, полковник Панкратов. – Представился Борис и махнул красным удостоверением с гербом России.
И я удивилась тому, насколько сразу изменилось его лицо. Оно стало холодным и высокомерным, словно у Верховного Судьи, зачитывающего расстрельный приговор. «А ведь он не играет роль», – подумалось мне. – «С таким выражением убивают врага»…
Семенов посерел и уменьшился в росте. Один человек почувствовал силу другого и признал его власть. «Словно волки».
– А что я такого сделал? – С вызовом ответил мужчина, хотя по его фигуре и треснувшему голосу чувствовалось, что он сдался.
Тут из комнаты выглянула его жена, круглолицая милая женщина лет тридцати с небольшим. К ее ноге жалась девочка, с интересом разглядывающая незнакомых взрослых.
– Леш, здравствуйте, раздевайтесь, предложи гостям чаю, я сейчас подойду.
– Пойдемте на кухню. Не знаю, зачем вы пожаловали, но, думаю, ей слышать наши разговоры не нужно. Мань, не суетись, сиди в комнате. Это заказчики. Мы ненадолго.
Мы вслед за ним прошли на кухню и сели к столу.
– Скажите, – не стал откладывать разговор и ходить вокруг да около Борис. – Вы тридцатого декабря развозили продукцию местного фермерского хозяйства?
– А, так вы из-за них! То-то я думал, с каких шишей Васькин особняк в природоохранной зоне у Волги себе отгрохал!
Лицо Семенова порозовело, а плечи распрямились.
– Нет, из-за Вас, Семенов. Отвечайте на вопрос.
Голос Бориса был тускл, холоден и похож на машинный.
Семенов снова побледнел.
– Да, возил. По нашей трассе, да в сторону Москвы. В рестораны и два магазина.
– «Искорка» – название знакомое?
– Так да. И там был. Мой сослуживец поваром в нем работает.
– Значит, Вы, Алексей, подтверждаете, что тридцатого декабря Вы были в этом ресторане с грузом мяса и рыбы?
– Да, в ресторане должна остаться накладная и счет-фактура. Деньги они перечисляют на счет Васькина. Фермера, значит.
– Во сколько Вы туда приехали?
– Так часиков в восемь. У них на вахте записано прибытие и убытие. Там с этим порядок.
– Вы сами разгружали машину?
– Нет, я считал. Мне ж еще в магазин надо было. Я завсегда считаю. А ихний рабочий разгружает.
– Потом?
– Потом я посидел на кухне, поел, да поехал. Все.
Семенов в недоумении, что нам от него надо, пожал плечами.
– Алексей, Вы знали Светлану Веснину?
– Нет, а кто это?
Ему, действительно, эта фамилия ничего не говорила, поскольку он облегченно вздохнул и выпрямился на табурете.
– А Светлану Карамышеву?
Сначала Семенов нахмурил брови, а потом вспомнил:
– Эту сучку? Знал. Только давно она уехала. Слушайте, так это вы из-за нее? – Наконец, догадался он. – Она еще что-то натворила?
– Натворила. – Согласился Борис. – Умерла. В том самом ресторане, в то самое время, когда Вы там были. Ее зарезали.
– Вот б-ть! И тут нагадила! – Всплеснул руками мужик. – Да что ж она нас никак в покое не оставит! Уехала, вздохнули свободно. Нет, столько лет прошло, снова…
Он схватился за голову.
В дверь кухни заглянула Маня и сразу зажала рот ладошкой.
– Иди, Мань, все в порядке. Мы скоро. – Махнул на нее рукой Алексей.
– Может, пирожка? – Тихо спросила женщина.
– Тут не пирожка, водки надо! Не хотите помянуть?
– Нет. – Все также спокойно сказал Борис. – Скажите, за что Вы ее тогда, давно, обещали убить?
– Да всю их семейку удавил бы. Вроде люди тихие, а гнилые какие-то. Если вам интересно, расскажу.
Мы кивнули.
– Мань, – крикнул он в коридор, – давай пироги. И чай тоже. Разговор долгим будет.
Маня быстро собрала на стол и снова удалилась, оставив в двери щель. Алексей встал и прикрыл ее плотней.
– Не надо ей слышать. Беременная она третьим. Вроде, сын будет…
– Поздравляю. – Это влезла я, надкусывая пирог. – Вкусно!
– Да, она у меня мастерица! – Улыбнулся Алексей. – Ладно, надо с этим прошлым заканчивать. Так вот. Жили мы тогда не здесь, а у второй школы. Это уж я потом для нас с Маней этот дом купил. А в том мои старики остались. Было нас в семье трое: я – старший, Кешка, младше меня на два года, да сестра – погодок с братом. Родители работали в судоходстве. Мама – горничной, коридоры да каюты на теплоходах мыла, а отец – машинистом. Как уходили с весны в рейс, так мы их до осени и не видели. Ну, дед с бабкой помогали, да некогда им, тоже работали, и скотина у них. Вот и был я для малых за отца и мать. Болячки, уроки, постирать, приготовить – все на мне. Да и куры с утями. Но все равно, какое-нито время поиграться оставалось. И если я выходил на улицу, то брал и брата с сестрой. Их-то куда девать? Вот они и носились с нашей компанией. А Танька все время как пацанчик одевалась. В платье-то по кустам и пещерам прибрежным не полазишь. Я учился тогда в десятом классе нашей второй школы, когда и завертелась вся эта канитель. Моя мать, работая непосредственно с пассажирами, получала иногда от них в награду чаевые, какие-то блузочки, безделушки. Иногда, если случалось устроиться на хороший теплоход, который ходил до Москвы, она привозила оттуда вещи, которые перепродавала здесь. Естественно, с наценкой. Так и познакомилась с Аллой Карамышевой, которую вместе с дочерью наша соседка привела посмотреть товар. Ведь Алла не здешняя, откуда-то из Сибири, а ее муж, Николай, из деревни, что рядом с городом. Они у Матронихи купили дом и переехали. Так вот. Пришли они, когда мы все были дома. Танька и Кешка что-то во дворе делали, я готовил. Калитку гостям открыла Танька. И, наверное, ей так в душу запало белое воздушное платьице и белые носочки, в которые была наряжена Светка, что моя сестра бредила носочками еще месяц, пока мать не привезла ей целую пачку. Да только у Светки они были с рюшками, а Таньке мать привезла обычные… Вот. Вошли они в дом, бабы шмотки мерить, да перед зеркалом крутиться, а Светка ко мне на кухню притопала. Села, двумя пальчиками платьице расправила, носом крутит. А на морде такое пренебрежение нарисовано, словно свиным дерьмом дышит. Тут я поворачиваюсь от плиты, мне-то с какой стати ее развлекать, и говорю, мол, иди-ка отсель и так душно. А она как на меня посмотрела, так глазки заблестели, косу толстую черную на грудь перекинула. У нее уже тогда сиськи были, как у взрослой. А я-то уже попробовал, насколько женское тело сладко… Ну, глаза и скосил в вырез. А она и так, и эдак подставляется. Короче, после этого дня начался сумасшедший дом. Светка таскала к нам мать по поводу и без оного. Если мать в отъезде, то она брала подругу, Лидку, и они вдвоем гуляли по нашей улице. А когда Светка поняла, что Танька старается быть на нее похожей, то подружилась с ней, стала зазывать к себе в гости, угощать. Танька – дура, с руки у нее ела. Я пытался растолковать сестре, что не просто так ее привечают. Но та шипела, словно кошка, и сбегала к своей Светочке при каждом удобном случае.