– Да, сынок. Если хочешь, пойдем. – Улыбнулась я. – А вы горку раскатали?
– Целый день трамбовали: Ник, Дэн и мы с Вероникой!
– Тогда, конечно!
Мама все-таки выпила свои две капли и начала уговаривать Бориса остаться погостить до девятого.
– Все равно в этой вашей Москве отдохнуть совершенно невозможно! Гарь, машины, реагент. А у нас – река, снег, воздух!
– И с утра до вечера очистка снега! – Ввернул папа. – Мать, у них – дворники, а у нас – лопата и полтора землекопа!
– Да какой из тебя чистильщик! – Махнула рукой мама. – Картошечки? Горяченькая!
– Вот и я о том же. За единицу у нас теперь Сережка.
Папа встал и подложил в печь дрова. Батареи были огненными, и в доме царило умиротворяющее тепло. Меня потянуло в сон и, откинувшись на спинку дивана, я начала клевать носом, краем уха слушая доносящийся, как сквозь вату, разговор.
– Я бы с удовольствием принял ваше любезное приглашение, – говорил Борис, – но…
– Вы не волнуйтесь, у нас есть отдельная комнатка! Там тепло, батареи! Отец, – мама кивнула на моего папу, – когда пять лет назад перекрывал крышу, сломал мост и светелку. А потом сделал дом короче, но пристроил к избе комнатку. Вы, наверное, когда заходили, внимания не обратили? Теперь у нас вместо большого и неудобного сарая – маленькая терраска и комнатка для Леночки. Но сейчас там больше Сережка обитает. Ведь им вдвоем с Вероникой удобнее без посторонних! И окошко прямо в сад. А Леночке, когда она приезжает, тоже очень нравится там жить!
– Спасибо! – Наконец, смог вставить свое слово Борис. – Но мне надо закончить дело, ради которого я приехал. Думаю, если завтра мы уедем пораньше, то возможно, уложимся за один день. И я, наконец, отпущу вашу дочь отдыхать.
– Ну а сами? – Мама никак не хотела выпускать из своих рук «приличного» мужчину.
– А у самого десять дней отпуска в начале февраля. Хотел слетать на неделю в Альпы.
– У нас горки лучше! – Авторитетно заявила мама. – Даже Сережка подтвердил. А они с Леночкой где только не бывали!
– Мать, давай чайку попьем. Ребята нам тортик привезли. – Перебил отец упертую мамину настойчивость.
– Ой, конечно!
И она ушла на кухню ставить чайник и доставать чашки.
– Извините, Борис. Просто мать очень любит нашу деревню и считает, что на земле красивей места не существует. – Неловко попытался нейтрализовать ее напористость отец.
– Я понял. – Усмехнулся Борис и предложил: – Может, еще по одной? Пока одна из женщин на кухне, а вторая спит?
– Точно, спит? – Отец не переносил моих укоризненных взглядов.
– Точнее не бывает.
Я не стала их разочаровывать, поскольку никак не могла открыть глаза, постепенно проваливаясь в сон все глубже. Но тут в избу ворвался мой сын и с разбегу обнял меня за шею. Сон слетел, словно его и не бывало.
– Ма-ам! Ну ты скоро?
Похлопав глазами, я улыбнулась ему и потянулась.
– Да хоть сейчас. Скажи бабушке, что чай мы будем пить позже.
– Мама устала… – Начал было дед…
Но резвый внук уже объяснял бабушке, что наступило самое время для ночных покатушек.
– Михаил Викторович, а валенки сорок четвертого размера у Вас не найдутся? – Поинтересовался Борис. – Хочу проконтролировать процесс. Не дай Бог, Ваша дочь заснет где-нибудь в сугробе, а невнимательная молодежь забудет откопать?
Борю тут же упаковали в высокие валенки, дедову телогрейку и вязаную шапку с миленькими рыженькими ушками. Вероничка хихикнула: красавец-мужчина превратился в деревенского ваньку. Но военную выправку не спрячешь даже за мешковатой одеждой… Я надела старый лыжный комбинезон и легкие сапоги-дутики. И тепло, и идти через сугробы не тяжело.
Сережка, умчавшийся на улицу, уже достал из сарая большие сани и маленькие, легкие, сделанные из детских лыж. Их сваял мой отец, прикрутив к полозьям неширокий, но длинный лист фанеры так, что на них могли легко усесться два человека. И в рыхлый снег не закопаешься, и не упадешь с них при всем желании. Сын, усадив Веронику на большие сани, вручил ей в руки маленькие, а себе на шапке укрепил яркий фонарик.
– Это чтобы видеть в овраге, куда едешь. – Объяснил он и поинтересовался нашей готовностью, скептически оглядывая Борину экипировку.
Мы дружно кивнули.
– Тогда за мной! – И, широко ставя ноги, он потащил санки с подругой на другой край деревни. Туда, откуда мы въезжали. Борис тут же подхватил веревку с другой стороны, а я пошла по следу полозьев.
Наша речка, делая за деревней широкую петлю, подходила к ней сначала с одного конца, а потом со второго. А в середине, от домов и до заросших берегов, тянулись длинные огороды. И вот в том самом месте, где мы съезжаем с шоссе, за самым крайним домом, начинался глубокий, широкий и длинный овраг, весной и летом заполняющийся речной водой. Дело в том, что рельеф в нашем районе холмистый, а деревеньки и села расползлись по нему разноцветными поясками, выстраиваясь то на вершинах, а то на пологих или крутых склонах. Наша деревенька прилепилась к одному из холмов ближе к подножию, но все-таки достаточно высоко для того, чтобы от нас было видно село на соседнем, более плоском холме. А между ними, в низине, протекала речка. Неширокая, метров пятнадцать, но с коварным, быстрым течением и холодными ключами. Она постепенно, из века в век подтачивала земную твердь, образуя заводи и овраги. Летом на одном из таких плесов мы купались, зимой – ловили рыбу. А по склонам оврага катались на санках. Горка получалась длинной и быстрой. Во времена моего детства ребятишки из крайнего дома топили в ведрах снег, а потом поливали теплой водой утрамбованный склон. Случалось, сани вылетали из извилистого оврага на речку, и тогда неосторожный катальщик на цыпочках, прислушиваясь к треску льда и отдуваясь от страха, медленно вылезал на берег обратно. Но горка получалась замечательной, словно трасса для бобслея: с поворотами, подъемами, резкими спусками и финальным насыпным сугробом. Ребята подстраховывались: проваливаться под лед не хотелось никому.