За спиной раздалось сопение и приближающийся топот, отставшего на несколько лестничных поворотов Гренуя.
И тут меня осенило.
Когда толстяк надвинулся на меня сзади, огромный, сопящий, я, не оборачиваясь, приказала:
-Возьми меня на руки, Гренуй.
Приказала и внутренне сжалась от страха, прислушиваясь к тяжелому дыханию за спиной, и не сводя глаз с дрожащего светового пятна вокруг моих босых ног. И вдруг пятно это скользнуло назад и в сторону. Следом раздалось шипение. Запахло дымом и паром. Я испуганно обернулась: толстяк сунул факел в темнеющую у входа бочку с водой. В следующее мгновение он уже подхватил меня на свои дрожащие то ли от страха, то ли восхищения руки. Впрочем, в глазах читалось последнее.
-А теперь неси куда хотел, - сказала я, одаривая его улыбкой властвующей королевы.
Во дворе пахло конским навозом и сырой землей. Черная тень Девичьей башни разрезала его надвое. В небе чуть подрагивали далекие звезды.
Не успел Гренуй пройти и пары шагов, как из мрака прямо на нас выскочила огромная собака. Грациозная, как пантера, она казалась порождением самой ночи. Я завизжала от страха, невольно прижимаясь к мясистой груди толстяка.
-Не бойся, это же Прокопулус. Свои, Прокопулус, свои.
Пес тут же стал ластиться к Греную, то и дело задевая меня своей большой слюнявой мордой.
-Почему Прокопулус? - спросила я, содрогаясь от отвращения.
-Да тут у нас лекарь был. Грек. Собак любил. Вот в честь него и назвали.
-А что с ним стало? С Прокопулосом?
-С греком что ли? Да какое-то не то лекарство сварил. Выпил сам и помер.
-Да, печальная история.
-И не говори, госпожа. Печальная, - вздохнул толстяк.
- Скажи, Гренуй, а что твой хозяин сэр Ромуальд женат?- спросила я, выдержав приличествующую моменту паузу. Мы как раз достигли середины двора в сопровождении слюнявого Прокопулуса.
-Нет, госпожа, - тут толстяк на мгновение запнулся, - он вдовец. Его жена померла родами пять зим назад. После он сватался к богатой девице, но та прошлой зимой сгорела от горячки. Даже до свадьбы дело не дошло...
-Бедняга. А дети есть?
-Дети? - тут Гренуй как странно хмыкнул, - Детей у него почти что пол деревни. Нет той девки, которую бы не попортил наш барон.
-Право первой ночи?
-Вроде того. Только он не только невест портит, но и девок незамужних. Какая только-только в женскую силу входить начнет, он тут как тут. У девки порой еще титьки как следует не отросли, а он уже… Нехорошо это...
-Подлец твой хозяин! - не выдержала тут я.
Толстяк только вздохнул и на глазах его блеснули слезы.
-Вот дочка моя.. вот вот в силу войдет… Боюсь я за нее. Я и так ее в мальчишку переодел, чтобы не дознался. А она прет как на дрожжах. Эх…
-И что ты ему после всего этого служишь?
-А как же: он мой хозяин, я его слуга. Так заведено…
Мы снова помолчали.
-Жену ему надо деловую и красивую. Такую красивую стерву. Чтобы в кулаке держала и хозяйство и его, подлеца...
-Да где жа найти ее такую-то, - вздохнул толстяк и еще больше опечалился.
“Эх, не в те времена вы живете, господа” - подумала тут я, мысленно представив довольно-таки внушительный список из знакомых мне кандидаток.
Мы миновали пустынный двор и, наконец-то распрощавшись с неугомонным Прокопулусом, поднялись по крутой деревянной лестнице в крытую черепицей галерею. Она привела нас к большой обитой железными полосами двери. За ней явственно слышались громкие хмельные голоса, среди которых главенствовал рык сэра Ромуальда.
И вот я была торжественно внесена в парадную залу, которую еще совсем недавно видела в своем полусне-полуяви.
Гренуй осторожно поставил меня напротив господского стола, где и оставил, быстро отойдя к замершим у стены слугам. В этот момент, я ощущала себя абитуриенткой театрального вуза, представшей пред усталыми очами мэтров из приемной комиссии. К тому же, босой и с босоножками в руках. С босыми ножками и с босоножками - какая тавтология получается.
Сэр Ромуальд облизнул губы и нервно дернул кадыком. А мне, при взгляде на него, сразу же вспомнился его стремительно съеживающийся хоботок, что, под конец, так беспомощно соскользнул с моего бедра. Тактильные воспоминания они такие сильные. Пестик так и не достиг плененной им тычинки, по вине другого неожиданно появившегося пестика. Вот такая получилась ботаника.