Выбрать главу

Мама ушла. Папа бродил, как неприкаянный. Мы с братом настояли на том, чтобы половину времени он жил у Бори, половину — у меня. Я уже упоминал, отец как-то задумчиво сказал мне, что он вот приведёт все дела после мамы в порядок, а потом уйдёт за ней. Я не принял его всерьёз. Через пару месяцев отец попросил меня забрать его не из Бориного дома в Иерусалиме, а из своей квартиры в Ашдоде, куда он должен был заехать на одни сутки. Звонил туда целый день — никто не отвечал. Появилось нехорошее предчувствие, Я поехал в Ашдод. В родительской квартире горел свет, хотя было ещё светло. На мои звонки никто не отвечал.

Я высадил дверь. Отец лежал на полу раскинув руки. Он был мёртв... Я вызвал полицию, а потом позвонил родным. Первая мысль, которая у меня промелькнула, что надо вывезти тело отца до того, как приедет Рахель и Борис с женой. Им будет тяжело когда они увидят тело отца — они ещё не видели мёртвых, Я сел около папы на пол. В голове мельтешили разные мысли. Прикоснулся к его руке. Она была холодной. Жизнь ушла. Приехала полиция. Попросил разрешение вывезти отца и открыть окна, чтобы проветрить квартиру до прихода родных. Полицейский следователь разрешил после того, как я ответил на все вопросы об отце и принял на себя ответственность за естественность его смерти. Я также упросил полицейского не производить вскрытие и поверить мне, что это был инфаркт.

Видимо, следователь был опытным. Он не спорил и согласился. Я подписал все бумаги. Отца унесли. Приехали Рахель и Боря с Леной...

...Родители похоронены в Ашдоде. Отец купил место около мамы. Это было частью дел, которые он планировал сделать после смерти мамы и сделал.

Они лежат рядом...

Когда я вернулся на работу после "шива" и похорон, конструкторские залы уже опустели. Я бродил по пустым помещениям с тяжёлым сердцем.

Девяносто процентов моих ребят были уволены. Те, кто остались, чувствовали себя обманутыми и брошенными. Всех их можно было разместить в одном или двух залах. Так я и сделал. В один из дней пришёл к нам Иоханан и показал маленький беспилотный самолёт, спроектированный уже давно. Начал эпоху беспилотных самолётов в Израиле лётчик, любивший запускать модели самолётов и однажды прикрепивший к одному из них фотоаппарат. До «Лави» существовал маленький беспилотный самолёт, который и показал нам Иохнан. Я был знаком с ним, так как когда-то работал в этой группе, помогая выпустить этот беспилотник, под названием «Пионер». Двигатель, который установлен там, был от... сенокосилки. Йоханан предложил нам всей нашей накопленной мощью и знаниями наброситься и спроектировать настоящий большой беспилотный самолёт. Говорил, что никто ещё никогда всерьёз не воспринимал эти машины, что он в этот проект верит. Кроме того, время-то наше всё равно уже оплачено. Так одна из групп положила начало новой эре беспилотных самолётов. Со временем мы заняли одно из ведущих мест в мире в этой области. Загрузки беспилотными самолётами было, конечно, мало, и нужно биться за получение международных контрактов. У меня и у других сослуживцев — полное отсутствие коммерческо-технического опыта добывания гражданских контрактов. А выхода не было. «Американский дядюшка» исчез. Надо выживать, искать работу; за которую платили живые деньги. Эти усилия увенчались успехом в трёх направлениях.

У меня работало три группы. С первой группой выиграли большой контракт на двигатель PW300. На основании наших разработок была построена поточная линия изготовления и монтажа капота двигателя PW300. Со второй группой удалось выиграть большой контракт стоимостью 250 миллионов долларов для элементов двигателя CFM56. Здесь тоже, на основании наших разработок, была построена в Концерне поточная линия, которая работает до сих пор. Каждый раз, когда я поднимаюсь по трапу в самолёт А340 и смотрю на двигатель, меня приветствует моё «боевое инженерное прошлое».

Третий проект, который я начал с третьей группой, привел к прорыву на мировом рынке грузовых самолётов. До того, как мы, израильтяне, вошли в рынок переоборудования пассажирских самолётов в грузовые, ситуация там была полностью монополизирована крупными производителями самолётов, такими, как «Боинг» и «Макдонел Дуглас». Учитывая законы в США, теоретически, монополии быть не могло. В соответствии с этими законами, концерн «Боинг» имеет права только на продажу своего самолёта и на техническую документацию, которая была им разработана. Эти права он получает после предъявления самолёта в FAA (Авиационные власти США) и получения сертификата лётной годности. Теоретически, любая организация имеет право перестроить тот же самолёт и получить на перестроенный ею самолёт права продажи. Всё это при условии, что FAA выдадут ему сертификат лётной годности на новую модернизацию. Чтобы получить такой сертификат надо выкупить у Боинга» базовую документацию по ценам, которые он запросит. По закону он обязан продать документацию, а вот по какой цене, это уже его коммерческое дело. Затем надо подготовить свою документацию на переоборудование и со всем этим придти в FAA для прохождения процесса сертификации. Ещё никто и никогда не пробовал изменить и модернизировать самолёт «Боинг», вопреки желанию компании. Это было нереально. За каждый пояснительный инженерный факс «Боинг» требовал один миллион долларов.

В то время проглядывался кризис нехватки грузовых самолётов. Новые «воздушные грузовики» должны стоить, примерно, в пять раз дороже переоборудованных и очередь на них — на пять лет вперед. Переоборудование из пассажирского в грузовой требовало, по теоретическим выкладкам, простоя самолёта от трёх до шести месяцев. Таковы исходные данные для начала проекта. Острый кризис разразился сразу после теракта 11-го сентября, когда резко сократилось количество летающих пассажирских самолётов. Ведь каждый из них перевозил в своих трюмах ещё и груз. Рынок неожиданно потребовал большое количество грузовых самолётов, которых не хватало. К тому времени мы были уже готовы. В своё время Концерн принял стратегическое решение войти в рынок переоборудования пассажирских самолётов в грузовые. Для этой цели купили старый «Боинг В747-100 », названный «Электра». На мою группу легла техническая задача по проектированию, переоборудованию и сертификации этого самолёта.

Задача очень сложная и, с первого взгляда, невыполнимая. Надо было взять старый, двадцатилетней давности самолёт, разобрать его, укрепить его главную палубу, превратив её в грузовую. Затем спроектировать и врезать большую грузовую дверь на левом борту самолёта. Одна из проблем заключалась в том, что «Боинг» категорически возражал против нашей реконструкции его машины и отказался с нами сотрудничать. Для получения сертификата лётной годности FAA требовали от нас технических доказательств по прочности и целостности конструкции модифицированного самолёта. Для этого мы должны были положить на стол расчёты «Боинга» и приложить к ним наши добавочные расчёты на усиление конструкции. Официальные расчёты базового самолёта у нас отсутствовали. «Боинг» запрашивал за каждый кусок технической информации огромные деньги, которые мы заплатить не могли. Тогда прошлось идти нестандартным путём, строя доказательства на относительных данных.

Например, если в паспорте самолёта, разрешённая нагрузка в определённой точке допускалась 70 килограммов; а надо было увеличить её до 120, мы предоставляли доказательства на дополнительные 50. Опасность такого доказательства заключалась в том, что существующие дополнительные, уже заложенные в конструкцию запасы прочности не использовались, и конструкция утяжелялась. Можно очень быстро скатиться к катастрофическому увеличению веса переоборудованного самолёта. Количество разрешаемого груза уменьшалось. Экономическая целесообразность использования такой грузовой машины снижалась и могла исчезнуть вообще. Тогда мы внесли второе революционное изменение. Палубные балки было принято усиливать прямо на самолёте. Проще говоря, на балку наклёпывались дополнительные листовые элементы для увеличения её момента инерции. Мы пошли другим путём. Стали полностью снимать существующие балки из самолёта и заменять их новыми, усиленными, рассчитанными на новую силовую нагрузку.