В конечном итоге, комиссия постановила, что нет доказательств того, что господин Фридман принимал участие и помогал господину Токарскому в налаживании бизнеса в Туркменистане. Я был уверен, что на этом всё и закончилось. Однако через некоторое время случайно выяснилось, что деньги Фридману всё же выплатили. Один из членов комиссии получил особые полномочия от Президента «обойти меня» и подтвердить, что Фридман помогал Токарскому. Это он подписал вместо меня разрешение на выплату Фридману дивидендов. Когда я узнал об этом, зашёл к нему в кабинет. Протянув маленькую сумку, я сказал:
— Возьми сумку, пригодится.
— Зачем?
— Когда в тюрьму пойдёшь, положишь сухари.
— Так мне же начальник приказал.
— Он тебе дал письменный приказ?
— Нет.
— Значит, вся ответственность ложится на тебя. Ты же юрист по образованию. Ты же лучше меня знаешь законы! Почему ты сам себя не уважаешь! Ты же государственный человек.
— Леонид! Ты не понимаешь. Так у нас в Израиле принято. Нельзя идти против начальника.
А потом я встретил его как-то после очередного полицейского расследования. Мы поговорили. Мне было его жаль. Если бы хоть для себя деньги крал, так это ещё как-то объяснимо.
Класть свою голову на плаху от страха перед начальством в нашей свободной стране — это выше моего понимания. Он сказал мне только одну фразу: «Не все же такие храбрые, как ты». Мне было его искренне жаль.
Пока всё ограничивалось разговорами, словесными запугиваниями и «обходами», было не так страшно. Но неожиданно произошло событие, поменявшее правила игры...
Я находился в Москве по делам своей группы заводов. Закончив свои дела, я вернулся в гостиницу «Арбат», чтобы рано утром улететь домой. Внизу у администратора меня ждал толстый конверт. Конверт был опечатан. На нём была приклеена этикетка с надписью: «Леониду Токарскому — для передачи Первому Заместителю Президента Концерна Авиационной Промышленности г-ну N в собственные руки». Рядом находился ещё один человек из моей команды. Поднялись в номер. Я сразу сказал коллеге, что через таможню запечатанный пакет не повезу. Коллега с воодушевлением стал доказывать, что у меня нет права вскрывать пакет, посланный второму человеку в Концерне. По его словам, никто в Израиле не осмелился бы совершить такой поступок. Я ответил, что в том месте, где мы росли и воспитывались, обучали не так. Во-первых, каждый гражданин лично отвечает за собственные поступки перед законом. Во-вторых, судьба моей семьи лежит только на моих плечах. В-третьих, если второй человек в Концерне чего-то хочет, он должен был меня предупредить, проинструктировать и получить на то моё официальное согласие. Я без колебания вскрыл конверт. В нём оказалась пачка чертежей внутренней части самолёта. Чертёжные штампы, названия чертежей и вся информация, позволяющая определить, что именно изображено на чертежах и кем они выпущены, отрезана. Человек неопытный и не просидевший за кульманом достаточно времени, не понял бы, о чём идёт речь. Это чертежи старого МИГа. На них изображён район стыковки двигателя с корпусом самолёта. Кроме чертежей — никакого сопроводительного письма. Меня прошиб холодный пот. Я понимал, что с точки зрения военных секретов — ими здесь и не пахло. Это я знал, как профессионал, как бывший главный конструктор истребителя. Чертежи принадлежали старому самолёту, давно снятому с производства. Но для того, чтобы придти к такому заключению, надо иметь соответствующий набор знаний и опыта, а также желание разобраться во всём. Картина вырисовывалась довольно пугающая. У меня в номере находились чертежи МИГа. Они были нелегальными, видимо краденными, поскольку не приложено разрешение на вывоз. Мне предлагалось неизвестно кем провезти чертежи через Государственную границу. Звонок в таможню или случайная проверка могли отправить меня в тюрьму за шпионаж. При этом никакого официального поручения я не получал. Более того, это могло создать нежелательный прецедент для Израиля и вызвать дипломатические осложнения. Первым делом требовалось выяснить, кто именно оставил мне эту посылку. У меня теплилась слабая надежда, что, может быть, это чья-то ошибка. Сначала позвонил в официальное представительство нашего Концерна в Москве. Говорил с секретарём. Она сказала, что ничего мне не отправляла, а Генеральный Представитель Концерна неделю назад улетел из Москвы. Время торопило. Было уже 11 часов вечера. Утром я улетал. Мой коллега находился в шоке. Что делать? Я позвонил Фридману по мобильному телефону. Он не отвечал. По счастью нашёл домашний телефон его помощницы. Она никогда не скрывала, что была старшим лейтенантом КГБ. Татьяна (назовём её так) служила в своё время переводчицей в аппарате правительства СССР. Это благодаря ей и её связям Фридман, не зная русского языка, сумел закрепиться в Москве. Позвонил Татьяне. Она оказалась дома. Я спросил, не её ли это посылка? Она нехотя подтвердила этот факт, делая вид, что не понимает в чём проблема. Стало понятно, что это дело рук её босса. Ситуация выглядела очень неприятно. В любой момент в мой номер могли постучать и войти сотрудники органов безопасности.