Вдруг возник совершенно непонятный ажиотаж вокруг «Джейрана». Ларчик, как оказалось потом, открывался просто. Когда Пеньковский выдал на Запад ракетный пояс СССР, страна осталась незащищённой. Чтобы создать новый ракетный пояс, требовалось много средств и времени. Ракетные шахты можно построить и спрятать относительно быстро. Главная трудность состояла в том что, дороги к шахтам засекались со спутников. Замаскировать их практически невозможно. В мозгах стратегов появилась идея создания серии огромных кораблей на воздушной подушке. Такие корабли не нуждаются в дорогах. Они могут быть одинаково использованы в море, в пустыне или в степи. Всё, что для них требуется, это ровная поверхность. В такой корабль можно положить ракету, которую он способен доставить в любую точку пустыни со скоростью 120 км/час.
После отъезда Горшкова начался ажиотаж. Мы стали в оперативном порядке завершать постройку «Джейрана». Ткач потребовал от меня срочно проехать по заводам-поставщикам и проверить, что и где из комплектующих изделий для «Джейрана» можно заказывать. После приезда я должен был оставить подробный письменный отчёт с конкретными рекомендациями. Перед командировкой меня вызвали в партком. Я очень удивился. Это последнее, чего можно было ожидать. Парторг меня принял радушно и объяснил, что поскольку миссия очень важна, он даст сопроводительное письмо, хотя я и не член партии. Взяв в руки письмо, я чуть не расхохотался. Там было написано буквально следующее: «Ко всем секретарям районных и областных комитетов КПСС, советским и партийным органам. Прошу вас оказать всю необходимую помощь и содействие тов. Токарскому Л. Н., выполняющему задание особой государственной важности... С коммунистическим приветом! Секретарь райкома».
Честно говоря, до этого момента я был уверен, что такое бывает только в книжках о гражданской войне для младшего и среднего возраста.
Вооружившись необходимыми атрибутами, выехал в командировку на заводы в Горьком, Арзамасе и других городах. Должен сказать, что мой скептицизм был явно не оправдан. Это письмо действовало магически. Я предъявлял его с важным видом везде. На основании этого письма мне давали великолепные номера в гостиницах. Возили на персональной машине. Встречали везде с подобострастием, как свадебного генерала. Кормили бесплатно в лучших ресторанах. Явно чувствовалось, что на Руси не так уж и плохо, как мне всегда казалось, надо было лишь иметь такие письма. По возвращении в Ленинград, я написал отчёт о проделанной работе со своими рекомендациями.
Вернувшись, я активно включился в работу над «Джейраном». Мы работали и день, и ночь. Я жил на казарменном положении. В перерывах между испытаниями, пока техники исправляли указанные мной неисправности, спал у себя в кабинете. Надя меня кормила днём, а на ночь набивала холодильник.
Работа подошла к концу. Корабль был готов. Его окружили военизированной охраной. Нас всех на выходные отпустили домой. Торжественный спуск назначили на понедельник... Была зима. Стояли крутые морозы. Температура — минус 25–28 градусов. Корабль возвышался на стапеле. Высота стапеля была выше человеческого роста. Перед уходом домой, я подошёл ещё раз посмотреть на «Джейран».
Это было красивое зрелище.
Когда я пришёл в понедельник на завод, он был плотно окружён охраной. Мне с трудом удалось пробиться к «Джейрану». Его не было. Только ровное пепелище, на котором возились пожарники и военные. Корабль сгорел дотла. Стёкла рядом стоящего здания оплавились от жары. Говорили, что он горел всего сорок минут, хотя на нём и не было топлива. Людей на нём тоже не было. Да и взобраться на корабль было невозможно. Не было трапов. Детальной чертёжной документации на «Джейран» приготовлено так же не было. Это — прототип, где все системы делались по месту. По программе сдачи корабля военным представителям заказчика (ВМФ), с него собирались скопировать чертежи уже после спуска.
«Джейран» сгорел, не оставив за собой и следа.
На мой взгляд, это была диверсия.
Итак, всё складывалась как нельзя лучше.
Кораблестроительный институт закончен с отличием. Получение учёной степени — дело техники. Можно было идти дальше и преподавать. Или также продолжить дальнейшее движение в советские командиры производства. Я даже не рассматривал эти варианты. Мне было понятно, что надо ехать в Израиль. Я пришёл к отцу и сказал ему об этом. Отец спросил: «Ты готов спать под мостом? Ты готов взять в руки автомат?» Я ответил утвердительно. В этом у меня не было никаких сомнений. Папа добавил: «Ты никогда не жил с евреями. Ты не знаешь, что это такое. У тебя превосходное образование, в том числе, и домашнее. По психологии ты — человек прямой, храбрый, боец и солдат. Но ты не умеешь договариваться, а евреи всегда пытаются договориться. Евреи, обычно, действуют в обход. А ты идёшь прямо. Ты не идёшь на компромиссы, а евреи их любят. Честно говоря, я не завидую нашим братьям-евреям, которые столкнутся с тобой в Израиле и попробуют тебя обмануть. Можешь ехать в Израиль. Я уверен в том, что ты преуспеешь и сделаешь там прекрасную профессиональную карьеру».