— Давай перекусим? — предлагаю я, не выдержав этих отчаянных, высасывающих душу звуков. — Я голодная.
— И что мы будем есть? Ты же уже все печенье схомячила на нервяке.
— У меня где-то была шоколадка, — роюсь в рюкзаке.
Марк снова включает фонарик, направляя на меня. Насмешливо следит за тем, как я достаю остатки бигудей, плойку, флюиды и лак для волос, расческу, дневник, пару ручек и наконец, на самом дне нахожу шоколадку.
— Не густо, — ухмыляется он. — Интересный выбор для поездки в горы.
— Это… эээ… Да, пофиг! Еще отчитываться перед тобой…
Раздается смешок.
— Можно почитать твой дневник? — спрашивает Марк, проворно словив брошенную ему половину шоколадки.
— Читал уже! Не наглей.
— Зачем с собой притащила?
— Чтобы делиться с ним своими мыслями… в дневнике можно писать правду. И никто об этом никогда не узнает…
Ага. Или узнают все, кому не лень.
— Поделись со мной, — просит Марк.
Я не отвечаю. Блик фонаря касается моего лица. Выставляю вперед ладонь, загораживая яркий отсвет. А затем и вовсе накрываю лицо томиком дневника, запрокинув голову.
— Пожалуйста…
— Маркушенка, мы не друзья с тобой, чтобы рассказывать о личном.
Вжззззз…. Вжжжжж….
— Давай поиграем в игру, — вдруг предлагает Марк.
— Какую?
— Напишем то, что не можем сказать друг другу, а потом каждый прочитает.
— И зачем это?
— В темноте не видно реакции. Можно выяснить все, что на душе. Не бояться оголить потаенные чувства. А когда электричество врубится, сделаем вид, что ничего не было. Как тебе идея?
Сердце екает. Это то, чего мне всегда хотелось. Чтобы он узнал… но мне страшно. Я себе даже не признаюсь, а тут ему. Да и в голове ледяного мальчишки интересно было бы покопаться. Там явно скопились залежи вредности.
— Бредовая идея, — вру я. — Я всегда говорю честно все, что о тебе думаю.
— Ты же знаешь, что это неправда.
И отключает фонарик. Помещение погружается во мрак и безмолвие. Лишь вьюга за маленьким заледеневшим окошечком не дает полностью расслабиться. Тормошит будку, все больше нагнетая и без того напряженную обстановку.
Вжжжжж…
— Ладно, давай, — не выдерживаю я. — Только пишем в темноте, наощупь.
Вырываю из дневника несколько страниц, часть отдаю Марку. И ручку.
— Ты первый. Удиви меня, бесенок.
Марк что-то записывает, а я молча жду.
— Готово, включай.
Со вздохом направляю свет на вытянутый листок, чтобы прочесть корявую надпись:
Я ревную тебя
Вдох-выдох.
Вдох… выдох.
Нажимаю OFF, погружаясь в сумрак. Сердце отчаянно стучит. Беру ручку и пишу. Выставляю листок, так чтобы загородить собственное вспыхнувшее алым цветом лицо от яркого направляемого на меня света.
Я тоже ревную тебя
И вновь тьма. Марк поскрипывает ручкой. Живот скручивает от предвкушения.
После непродолжительной паузы нажимаю ON на тубе фонарика. Замираю, переставая дышать. Каждую мышцу парализует.
Жалею о том, что сделал в тот день
В тот день…
Свет выключается. Темнота как лекарство. Хочу сказать, что я не особо умею плакать, но от этой фразы что-то колыхнуло внутри, выжигая практически до слез. Но все же сдерживаюсь. Молчание длится долго, я не решаюсь написать ответ.
— Зачем же ты это сделал?
— Не нарушай правила, Синичкина. Мы делимся только сокровенным, тем, что невозможно держать внутри. Отвечать на твой вопрос я не стану.
Разозлившись, пишу ответ.
Ох, это действительно то, что невозможно держать внутри!
Козел
Направляю свет, после шелеста листа и скрипа ручки.
Меее
Сидим в тишине непродолжительное время.
— Пропускаешь ход?
— Твое последнее откровение меня добило.
— Я действительно жалею.
— Я имела в виду твое козлиное блеяние.
— Пиши, Синичка, — просит глухо. — Мне хочется знать правду.
Продолжать тяжело. Вытаскивать наружу, то, что сам от себя скрывал долгие годы. Но все же, я решаюсь:
Я тебя НЕ Ненавижу
С глухими толчками сердца жду ответ:
Взаимно, Лиззи
— Мне больше нечего сказать, — шепчу, облизывая пересохшие губы.
— Уверена?
Нет. Я много чем хочу поделиться с тобой…
— Да. Я пропускаю свой ход.
— Тогда пусть будет мой.
Марк пишет, я склоняюсь к стене, затягивая одеяло до самого носа. Шумно втягиваю кислород. Долгие минуты не решаюсь включить фонарик. Он терпеливо ждет, не произнося ни слова, не торопит.