Да, но когда? Где может состояться такой обед? Этот вопрос больше всего волновал сейчас Журина.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На станцию Тимчаки поезд прибывал поздней ночью.
Молоденькая, очень подвижная и очень охочая до веселой беседы проводница обещала лейтенанту Колотову разбудить его перед Тимчаками. Однако, забравшись на верхнюю полку в своем купе, Сергей Колотов быстро понял, что не уснет. Он лежал на спине, устремив глаза на синюю лампочку, тускло горевшую над дверью, прислушивался к монотонному стуку колес на стыках рельсов, к голосам людей на станциях и вздыхал и ворочался, чувствуя под собой мягкое покачивание полки и подрагивающую рядом стенку.
А потом не выдержал и осторожно спустился на пол, стараясь не задеть ногами храпящего на нижней полке старика, нажал осторожно на ручку двери, шагнул в коридор.
Справа и слева в коридоре горели синие лампочки. Стоял полумрак, и было пусто. Пассажиры спали. Наружные двери купейного вагона были заперты на ключ, и на небольших промежуточных станциях их не открывали: сюда никого не ждали. Пассажиры, в большинстве командировочные, ехали либо в города, либо в большие узловые пункты, ничем внешне не отличавшиеся от городов. Колотов среди этой деловой публики выглядел непривычно: он ехал на станцию Тимчаки, которая в железнодорожном реестре числилась как промежуточная. Название странное: Тимчаки. «А ничего странного! Мы привыкли! — говорила краснощекая проводница, озорно сверкая глазами. — Да и не в названии дело, товарищ лейтенант!»
Колотов, однако, не спрашивал, не допытывался, в чем же заключается это самое дело, если не в названии. Не был он настроен на веселый разговор, к которому так тяготела круглолицая проводница. И не срабатывали поэтому ее заковыристые словечки, не находили в нем отклика.
Вот так и ехал он уже вторые сутки. Тимчаки так Тимчаки — он в общем тоже привык к этому названию.
Миновав прохладный коридор, Колотов прошел мимо служебного купе, напротив которого еще дышал теплом титан, открыл дверь и, чувствуя на себе токи свежего воздуха и колыхание металлического пола — поезд прибавил скорость, — вышел в дребезжащий железом тамбур.
Ночь стояла за окнами вагона, ничего нельзя было рассмотреть, однако Колотов все же прильнул лбом к стеклу, вгляделся. Потом достал сигареты, закурил. И, закурив, продолжал вглядываться в проем стекла, откуда ему иногда светил вспыхивающей точкой огонек сигареты.
Поезд набирал и сбавлял скорость, пронеслись мимо фонари незнакомой станции, мелькнули тусклые светлячки у переезда и на стрелках, а потом снова вагон окутала кромешная мгла, и казалось, ничего больше нет вокруг, кроме громыхающего в ночи поезда.
«Как все же быстро пролетело время, — подумал Колотов. — Три дня назад я был у себя в родном городе. Ходил по улицам, смотрел кино… А вот теперь еду к постоянному месту службы, про которое ничего не знаю. Ровным счетом ничего…»
После окончания военного училища Колотов находился в отпуске. На курорт не поехал — провел время у матери. Целыми днями читал книги, загорал, купался в реке. Исподволь, правда, в нем шла подготовка к новой жизни — он вдруг задумывался, замолкал в разговоре. Однако мгновения эти были недолгими. О чем думать? Да и зачем? «Будет день — будут и песни!» — отмахивался он от возникавших вопросов, убеждая себя, что самое трудное — училище, экзамены — осталось позади.
Когда полковник, вручавший ему направление в часть, сухой, морщинистый, со шрамом на щеке, вдруг посмотрел на него пристально и спросил не по-уставному: «Волнуетесь?» — Сергей Колотов сначала подумал, потом ответил: «Нет», И улыбнулся простодушно. Полковник же мгновенно стал официальным и замкнутым. Кажется, полковник был недоволен ответом лейтенанта. Но Колотов говорил правду. Он действительно в тот момент не волновался. Он не волновался и не переживал даже тогда, когда прощался с матерью. «Ничего, мама! Не грусти. Через год приеду в отпуск. Или ты ко мне приедешь?! Решено: ты приедешь ко мне! Ура, ура!..»