— Так меня еще ни одна девушка не укладывала, — говорит он вполне бодрым тоном. Я хихикаю. — Нет, серьезно, зачем такие сложности? — продолжает босс, и меня разбирает смех. Усаживаясь рядом с ним на асфальт, хохочу от души.
Босс поднимается, протягивает мне руку, и я замечаю на ней длинное темное пятно от локтя и ниже. Присматриваюсь: точно, полоса кожи стерта, будто наждачкой.
— Вы поранились! — кричу я.
Босс оглядывает руку.
— Да так, царапина.
— Это совсем, совсем не царапина! Поехали скорее!
Катаясь по частному сектору, мы почти сделали круг, так что до машины недалеко. Но время будто замедлилось, мы все катимся и катимся. Босс пытается шутить, я его не слушаю. Быстрей бы доехать!
В аптечке есть бинты, но нечем промыть рану, а она уже набухла кровью. Временно перевязываю ее бинтом, обработаю дома — до него пара минут езды на машине. Босс меня слушается, хотя вид у него такой, будто все это его забавляет.
Мама сегодня пошла с подругами в караоке-бар, там она может засидеться до утра. К счастью. Не придется объяснять, что босс делает ночью в моей квартире.
«Ну давай же!» — тыкаю пальцем в кнопку вызова лифта. Он едет так медленно, словно не с девятого этажа, а с того света. Потом подгоняю лифт, пока он поднимается на седьмой этаж. На белой повязке босса уже проступает кровь.
Влетаю в квартиру, на ходу скидывая кроссовки. Бегу в ванную. Усаживаю босса на край ванной и осторожно разбинтовываю руку. Мамочки… Промываю рану водой, обрабатываю перекисью водорода и быстро, но очень бережно, забинтовываю ее снова. Уф…
— Ну все, жить будете, — говорю я, отступая, и прислонюсь спиной к стене. Я так переживала, что сейчас даже не вспомню, где мы припарковались. После семи вечера поблизости парковку не найти.
Не помню, как мы ехали в лифте. И что я чувствовала, когда склонялась над ним, перевязывая рану. Мне было совершенно не до романтики.
Но сейчас я вижу босса, или Мэтта, сидящего напротив на краю моей ванной, и во мне просыпается волнение совсем иного рода.
Босс окидывает ванную взглядом. Наверняка замечает и чайную свечу у зеркала, и баночку пены с запахом лаванды.
— Это та самая ванна, которую ты описывала в первой интимной сцене? — спрашивает босс.
Ощущение такое, будто я попалась.
Нервно сглатываю комок в горле.
— Нет.
— Зачем врешь? — Босс словно и в самом деле не понимает.
— Это слишком… личное.
— У тебя была хорошая сцена, которую ты не смогла дописать. Надо понять, что с ней не так, почему не получилось.
— Не получилось и все, ее уже нет в книге. — Я отвожу взгляд.
— Она может появиться. Например, в тот момент, когда героиня залечивает Мэтту рану в своей ванной. Он повредил руку по время ночного катания на роликовых коньках.
В словах босса есть доля правды, но я каждой клеточкой своего тела чувствую: с этим надо заканчивать.
Он поворачивается вполоборота и открывает кран в ванне. Затем берет банку с пеной и часть выливает в бурлящую воду. Запах лаванды, кажется, проникает в сердце, а не в легкие. У меня с этим запахом связано столько образов…
Босс поворачивается ко мне.
— У тебя есть бежевая майка? Как в той сцене? — спрашивает он чуть приглушенным голосом.
— Есть…
— Надень.
Глава 13
— Надень, — повторяет он.
Я все еще стою, не двигаясь. Если бы он сейчас подошел ко мне, или сказал какую-то пошлость, или попытался на меня надавить — видит бог, все тотчас же закончилось бы. Но он просто сидит на краю ванной и ждет моего решения.
— Еще одно удовольствие, в котором ты себе отказываешь? — спрашивает босс с сочувствием и любопытством одновременно.
Намек на пирожное «Павлова». Удовольствие, которое я бы без него не получила. Это было очень вкусно.
Очень…
В моей ванной сидит обалденный мужчина, предел моих фантазий, и предлагает испытать удовольствие, в котором, несомненно, знает толк, а я… трушу? И какая я после этого писательница?
Решительно иду в детскую, снимаю топ и надеваю бежевую майку на бретельках. Смотрю на себя в зеркало и распускаю волосы. Потом расстегиваю лифчик и вытаскиваю его из-под майки.
Что я делаю?..
Майка атласная, ткань не просвечивается, но так льнет к моему телу, выделяя каждый изгиб, что кажется прозрачной.
Я же понимаю, что дело не только в инсценировке моего отрывка. Понимаю так отчетливо, что живот сводит. «Тебе по зубам такой сюжет, Вероника»? Я не знаю…
Вот сейчас я совсем не уверена, что смогу победить. И что вообще понимаю, какую войну мы ведем. Вернуться сейчас в ванную — поражение? Или поражение — не позволить себе испытать то, что так хочется?