— Мне или Оле? — уточнил Гриша, смеясь.
— Обоим, — выдала Светка, — пять минут на переодевание, пока чайник кипит. Подъем!
И отодрав от Олиной головы подушку, она с гордым видом вышла из кухни, тактично прикрыв дверь.
— Стерва, — буркнула Ольга, утыкаясь Грише в грудь, чтобы спрятать глаза от солнечных лучей.
— Прикольная сестрица у тебя. Вы похожи.
— Угу, такая прикольная… Я бы приколола ее задницу к забору, вот было бы веселье, — несла Князева чушь спросонья.
Гриша аккуратно отстранился от нее, вставая.
— Я все же оденусь, чтобы не провоцировать тут никого.
— Угу, — буркнула Оля, приоткрыв один глаз, чтобы оценить утреннего Гришу в трусах.
На ее счастье Птицын еще и нагнулся, роясь в рюкзаке, выставляя на обозрение отличную крепкую задницу. Ольга повернулась на бок, подперла щеку кулаком, бессовестно пялясь на него. Гриша только усмехнулся, поймав ее взгляд, и покачал головой.
Но кроме сильных жилистых ног и упругой попы Оля заметила эластичный бинт на его ноге. Чуть поморщившись, Птицын подтянул его потуже у лодыжки, прежде чем натянуть спортивные штаны и носки.
— Откуда это? — осторожно поинтересовалась девушка.
— Щит поймал, — кратко ответил он, добавив в ответ на беспокойство в ее глазах: — Все нормально. Жить буду.
Повиснуть неловкой паузе не дал здоровый мужик лет тридцати, вошедший на кухню.
— Михаил, — протянул он руку гостю без лишних приветствий.
— Гриша, — так же кратко представился Птицын, отвечая на рукопожатие.
— Мелочь, — кивнул Миша Оле.
— Оглобля, — не осталась в долгу та, вынуждая Гришу хмыкнуть.
— Ну, закончили обмен любезностями? — объявилась на кухне и Света. — А то я кофе хочу больше, чем трахаться.
Оля только глаза закатила, поспешив объяснить:
— Они всегда такие, Гриш, не обращай внимание.
— Да, Гриш, лучше соскреби уже свою женщину с кровати, а то и присесть негде, — поддержал беседу Михаил.
— Да встаю я, — заворчала Оля, поднимаясь с дивана и собирая постельное белье.
— Как вы тут спали вдвоем вообще? — не удержался Миша, оценивая небольшую ширину своего кухонного дивана.
— Без задних лап, — кратко ответил Гриша, — как на облаке.
— Какой он у тебя милашка, — расплылась в улыбке Света.
Оля почла за лучшее покивать.
— Кофе, яичницу будете, дети?
— Свет, может бутербродами обойдемся? Ты же спалишь даже яйца, — заныл Миша. — А до приличного ресторана еще лететь сто лет. Я с голода помирать не хочу.
— Не спалит она ничего, — вступилась за сестру Ольга, но без лишнего энтузиазма.
— Угу, конечно, — буркнул здоровяк. — Гриш, по секрету: они обе даже сосиски без пожара не отварят. Семейное проклятие. Беги, если любишь вкусно пожрать.
— Ну чего ты несешь? — взъерепенилась Света, но при этом покорно нарезала колбасу, сыр и хлеб.
— Да я пошутил, детка. Ты у меня круче Гордона Рамзи, — чмокнул он подругу в щеку, заливая кофе кипятком, но, обернувшись к Грише, одними губами проговорил: — Беги, парень, беги.
— Идиот, — буркнула себе под нос Оля, пододвигая столик к дивану, за которым через минуту все четверо устроились на завтрак.
За перекусом и легкой болтовней пролетел час. Света и Миша засобирались в дорогу. Распрощавшись и пожелав молодежи хороших выходных, они вызвали такси и уехали.
Гриша сам не понял, как они с Олей оказались в комнате на кровати. Она так и не переоделась, была в пижаме с мишками, которая буквально убивала его. Он ничего не смог с собой поделать, целовал и обнимал, не желая вспоминать о воздержании и принципах, которыми так дорожил. Ее губы сводили с ума, и кожа была такой гладкой и мягкой на ощупь. Едва сдерживаясь, чтобы не касаться груди, чтобы не потрогать ее между ног, Гриша целовал и целовал свою Валькирию, понимая, что пропадает, что слабеет, что полностью растворяется в ней и взаимном желании.
Но когда она потянула вверх его майку и охрипшим от возбуждения голосом попросила: «Сними», — он нажал на тормоз.
— Нет, Хель, — сказал, как отрезал. Жестко.
— Почему? — недоумевающий взгляд.
— Просто — не надо.
— Почему? — упрямая, как всегда.
— Я не могу.
— Но ты хочешь, — сидя на нем верхом, она поёрзала, чтобы убедиться.
Ну и конечно, у него стоял, это было очевидно.
— Конечно, хочу, красавица, но…
Гриша прикрыл глаза, беспомощно откинувшись на подушки.
— Что но?
— Я принял посвящение, Оль.
— Какое посвящение?
— В Московские волки.