-А в суд тут неудовлетворенные пациенты не подают?
-В суд? – изумился жрец. – Такого просто не может быть. Даянида исцеляет всех.
-Даже если не хочет?
-Она всегда хочет, - со значением сказал старик. – Ибо она – даянида! – он воздел палец к небу.
-А вы так уверены, что не ошиблись? – спросила я под конец. – А если у меня не получится? Ну мало ли?
Старец снисходительно улыбнулся и хлопнул в ладоши. Тут же дверь отворилась и в комнату вошла одна из девиц в балахоне (оказывается, это были служительницы при храме) и внесла в комнату ребенка лет семи.
-Что с ним? – спросила я.
-Он не может ходить, - ответил жрец.
-От рождения?
-Да.
-Но это бред просто какой-то… Или мистификация! – воскликнула я. – Ну-ка, положите его на кровать!
Нет, с этим надо срочно разобраться! Ну неужели это всё правда? Другой мир? Что ещё? Бред. Просто бред!
Между тем служительница посадила ребенка передо мной. Я пальцем провела по его ступне, пощекотала. Тот никак не отреагировал. Только молча сидел и смотрел на меня. Лицо его характерно подергивалось в легкой судороге.
«ДЦП что ли?» - подумала я. – «Парезы… Гиперкинез… А почему нет чувствительности?…»
-Ты ничего не чувствуешь? – спросила я ребенка.
Тот покачал головой:
-Нет, госпожа.
-Вылечи его, - прошептал жрец.
-Да как? – воскликнула я. – Вы обалдели что ли совсем?
-Наложи на него руки и пожелай ему здоровья.
Я слегка подрастерялась, но потом подумала: сделаю, что просят. И все вопросы отпадут сами собой. Безумие какое-то!
Я погладила ребенка по голове, провела руками по его телу, ногам и от всей души пожалела его. Даже не ожидала от себя такого сильного порыва. Эмоции вдруг захлестнули меня! Я схватила ребенка и прижала его к себе, поцеловала в макушку, стиснула.
«Бедненький ты мой!» - взорвалось где-то внутри меня. – «Малыш! Вставай!»
-Дочь мой! Дочь моя! – донеслось до меня будто издалека.
Служительница и жрец вынули ребенка из моих рук. Я стояла как оглушенная. Эмоции били через край, и я просто не знала, что делать. Мне хотелось кричать, бежать, смеяться, орать во весь голос!
-Посмотри, - шепнул жрец.
Лицо ребенка перестало дергаться. Взгляд изменился. Положение рук, ног – он задвигался!
-Он сейчас не встанет. Мышцы слабые, - автоматически заметила я. – Их надо тренировать. Он же семь лет не двигался.
-Ты его исцелила. А всё остальное – за его родными.
Служительница вынесла ребёнка из комнаты, и я услышала, как там, за дверью, раздались крики, смех. А после вдали, за окном, начали кричать люди, какое-то всеобщее ликование…
-Даянида. Ты – даянида. В этом нет никаких сомнений! – глаза жреца сияли. – Ты – наша!
Глава 3
Страшный сон. Это страшный сон. Мой личный ад. Наказание за то, что я так трусливо дезертировала из своей родной больницы. Дни не отличались один от другого. Толпы, вереницы жаждущих тянулись ко мне. Ни поесть толком, ни попить, ни поспать. Меня обрядили в белый балахон и хочешь-не хочешь, а давай, лечи… Через пару недель я уже очень плохо соображала на каком я свете. Вечером жрецы запускали меня в огромный бассейн, который, по их словам, я должна была заряжать. Мне следовало в нем купаться. И вода становилась целебной. Чертово королевство! Чертовы жрецы! И ведь не уволишься! И не сбежишь… надзор тут был будь здоров какой! Ни шагу в сторону. Колония общего режима… Вокруг только и слышалось: Ярида, Ярида! И малопонятные песнопения. Наверное, я бы обещанные пятьсот лет тут так и просидела, потому что это невероятное чувство жалости к недужным снедало меня постоянно. Я не могла остановиться! Даже ради спасения собственной жизни… Как будто то, о чём я грезила в 18 лет, когда поступала в медицинский, неожиданно материализовалось. Помочь всем! Это была идея фикс, с которой я не могла слезть. Знаете, когда лежачие встают, слепые прозревают… Когда шрамы от ожгов исчезают под твоими руками… Это… это ни с чем нельзя сравнить! Это как наркотик – затягивает. Остановиться, сделать перерыв на ночной сон – и то большое испытания. И никто, ни один человек, не останавливал меня. Два раза в день меня кормили, поили каким-то местным напитком, вечером позволяли купаться, ночью – спать, но не более шести часов – больше не получалось. И, честно говоря, мне не верилось, что я проживу обещанные пятьсот лет. Максимум – протяну пятёрку. Единственный, с кем я общалась – был старик-жрец. Служительницы со мной не разговаривали. То ли боялись, то ли им запретили, но при мне они тут же смолкали и ни разу мне не удалось ни с одной из них и словом перемолвиться.